Повесть о Сером Лисе: семейные ценности
Шрифт:
– Да, он так и объяснил. А где ты сама пропадала? Я знаю, что ты была в “Пяти углах”, а потом?
– У меня были кое-какие личные дела, и я как раз хотела с тобой о них поговорить, – Эсперанса нервно теребила шнурок своего ридикюля, потом набрала в легкие воздуха и решительно продолжила, – ты ведь помнишь господина Лефрида? Старшего инквизитора?
– Да, конечно, – с подозрением взглянула на нее Умка.
– Видишь ли, он сделал мне предложение, – еще одна пауза перевести дух, – и я сочла возможным согласиться.
– Ну, честно говоря, я ожидала чего-то подобного, – девушка, видя волнение
– Нет, думаю, ты не поняла, – возразила ей Эспи, – он позвал меня замуж.
– Ну… – задумчиво ответила девушка, – наверно, это неплохо, да? Если ты хочешь? Пожалуй, это доказывает, что он не такой лицемер, как другие церковники.
– Да, я не против, – снова вспыхнула певица, – и он совсем не такой, как другие. Но я боюсь, это затронет и тебя. Ведь по закону после свадьбы он будет считаться твоим главным опекуном. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы это никак не отразилось на твоей жизни, но все же нам всем придется научиться ладить, по крайней мере, до тех пор, как тебе не исполнится восемнадцать. Это тебя не слишком затруднит?
Умка со все большим удивлением смотрела на наставницу, поражаясь тому, насколько извиняющимся, даже заискивающим, был ее тон. И правда, первой ее реакцией было громко запротестовать, потребовать отказаться от этой затеи, ставящей под угрозу их привычную жизнь. Но потом она вспомнила, как этот человек решительно встал между ней и этим лордом-вампиром. Пожалуй, ему действительно было не страшно доверить их безопасность. К тому же, кинув еще один взгляд на приютских детей, играющих во дворе, она поняла, что их жизнь итак уже не будет прежней.
– Ладно, я, пожалуй, не против, – выдавила из себя она после небольшого раздумья и тут же услышала вздох облегчения, который издала Эспи. – Я не против, если он на тебе женится. Если только вы не будете мне мешать и дальше заниматься детьми. Тем более, мое совершеннолетие всего через восемь месяцев. После чего я, пожалуй, соглашусь на поездку в Омнистан, если к тому времени смогу устроить своих малявок. Но вроде их должны скоро отправить в какой-то загородный приют, и я буду им уже не нужна.
– Спасибо, – при этих словах Эсперанса порывисто обняла девушку, окончательно убедив ее в правильности принятого решения, – твое одобрение очень много для меня значит.
Когда они обе успокоились, певица сообщила Умке и о приглашении переехать в дом Бьерна.
– Ну, вряд ли я много времени буду проводить там, – ответила она, почесав подбородок тем самым жестом, который часто использовал Проныра, – малявки требуют много внимания, а местные бабы не слишком настроены за ними следить. Но не имею ничего против время от времени спать на мягкой кровати и есть вкусную еду. У него, небось, шикарный дом и полно прислуги?
– Да, более чем. Правда, немного запущенный без женского внимания, но я рассчитываю в ближайшее время это исправить.
Глава 8.
Как ни старалась Эсперанса организовать все наилучшим образом, переезд занял несколько дней. Все началось с кислых лиц прислуги, по традиции
Скрытое, но упорное сопротивление прислуги ощущалось во всем, но внешне придраться было не к чему. В доме Бьерна, как и во всех домах представителей его класса, для супругов были предусмотрены две раздельные спальни, соединенные общей дверью. Размещение Эсперансы в женской хозяйской спальне, с одной стороны, отвечало ее объявленному во всеуслышание статусу. А с другой, жить в этой комнате до свадьбы было грубым нарушением приличий. И она явно видела, как кривилась экономка, госпожа Денверс, показывая ей комнату.
Более того, сама спальня оказалась заполнена вещами первой госпожи Лефрид и во всем несла на себе следы ее личности. Нежно-розовая расцветка стен и мебельная обивка с незабудками, тонкие тюлевые шторы, цветы на подоконниках и засушенные букеты, вышитые подушки и изящные безделушки, – все говорило о том, что комната принадлежала юной и трепетной женщине. Совсем не такой, какой была Эсперанса, чувствующая себя в этой обстановке потрепанной жизнью старухой. Сборники сентиментальной поэзии, фотографии незнакомых людей в серебряных рамках, даже одежда в обширной гардеробной, казалось, застыли два года назад и ждали возвращения настоящей хозяйки.
Под внимательным взором экономки Эсперанса подавила недовольство при мысли о том, что все пособия по этикету требовали от мужчины в похожей ситуации полностью обновить хозяйскую спальню до появления новой обитательницы. Но в ее положении она не считала себя вправе ждать подобного. Другое дело – мелкий саботаж служанок, призванных убрать вещи прошлой владелицы комнаты, с которыми пришлось столкнуться в последующие дни. Почти неделя под непрекращающиеся рассказы госпожи Денверс о непререкаемых добродетелях покойной Мадлен потребовалась им, чтобы, наконец, упаковать и унести хотя бы личные вещи. Но бесчисленные безделушки и вышивки словно расползлись по дому, настойчиво напоминая певице, что ей здесь не рады.
Особого усердия в помощи с ее собственными вещами Эсперанса тоже не получила. Несколько порванных платьев, помятых шляпок и, вишенкой на торте, разбитая, якобы случайно, любимая гитара, заставили певицу отказаться от их услуг и заняться вещами самостоятельно. Ей, давно привыкшей обходиться совсем без слуг, это не составило особого труда, но она понимала, что это еще больше роняло ее в глазах тех, кто должен был безоговорочно выполнять ее указания.
Эсперанса чувствовала себя потерянной. Она помнила, что Бьерн хотел видеть ее хозяйкой дома и ее прямой обязанностью в этом качестве было добиться повиновения прислуги. В памяти певицы четко всплывали с детства впитанные правила и приемы ведения домашнего хозяйства. И опираясь на эту память и свое актерское дарование, она, как по нотам, могла разыграть нужное поведение. Но странная, поселившаяся в ней неуверенность в себе мешала приступить к делу.