Повесть о суровом друге
Шрифт:
– Рвань несчастная, босяки!
– крикнул купец.
– Всех вас в яму!
У меня отлегло от сердца. Пусть ругается. Зато наш верх!
7
Мы с Васькой ушли с кладбища после всех, когда там оставались только полиция да плачущие над могилой матери с детьми.
Шли молча, разговаривать не хотелось.
Уже завечерело. Мы подходили к окраине поселка, когда нас догнал фаэтон, мчавшийся со стороны Пастуховского рудника. В фаэтоне на мягком
Все говорят, что я ветрена была,
Все говорят, что я многих люблю...
Эх, многих любила, всех позабыла...
Цыбуля придерживал его за длинный лиловый подрясник и говорил пьяным голосом:
– Батюшка, я люблю вас, давайте поцелуемся.
И они, облапив один другого, соединили свои обвислые губы.
Горькая обида сжала мне сердце. Значит, отец Иоанн, которого я уважал, заодно с Цыбулей. Значит, ему не было жалко погибших рабочих и он притворялся, когда отпевал их на кладбище... А я-то думал, что, когда он кончит молебен, ангелы вознесут его на небо и там он будет рассказывать богу, как погибли шахтеры и как он хоронил их... Выходит, священник обманул нас с Васькой, и шахтеров обманул, и самого бога...
– Напился как свинья, длинногривый, - сказал я.
– Бог накажет его, правда, Вась?
– Накажет... Белыми пирогами с начинкой да полбутылкой водки... сердито проговорил Васька.
– Почему пирогами?
– Потому что...
– Васька нахмурился и замолк, точно был недоволен тем, что я сам не догадываюсь. Он оглянулся, хотя на целую версту не было ни души, и с отчаянной решимостью прошептал: - Потому что... если хочешь знать... бога совсем нема.
Я остановился, пораженный.
– Чего испугался? Говорю, нема бога.
– Как нема, что ты сказал, Вась, перекрестись!
– Незачем мне креститься. Подпольщики врать не будут.
– А куда девался бог?
– Никуда. Его не было вовсе.
– Как? Я вчера своими глазами видел бога в церкви.
– Картинки ты видел.
– Нет, иконы.
– Это и есть картинки. Их буржуи намалевали, чтобы...
Васька не договорил, сердитым движением достал из-за пазухи афишку и ткнул пальцем в то место, где на карусели были нарисованы духовные лица.
– Чего здесь написано, читай.
– «Мы морочим вас».
– То-то же, понимать надо...
Но я ничего не понимал. Не верить Ваське я не мог, а верить было страшно.
– Вася, а божья матерь есть?
– спросил я, заикаясь.
– Нема никакой божьей матери.
– А рай?
– Что?
– Есть рай?
– Рай, рай - ложись да помирай, - хмуро
Мы помолчали.
– А кто же создал деревья, шахты и... разные огурцы?
Мои вопросы начинали сердить Ваську.
– Ты слыхал, что Сиротка говорил про бога на кладбище?
– спросил он с досадой.
– А что?
– Нет, ты скажи - слыхал?
– Слыхал.
– Ну и все. Никакого бога нет.
Потрясенный, я пришел домой. Матери не было. Из переднего угла глядел на меня сердитыми глазами Николай-угодник. Страшен был его темный иконописный лик.
«Как же так бога нема?
– думал я.
– А молитвенники, а церкви, а Иисус Христос и, наконец, вот Николай-угодник? Если это картинка, то почему святой так зло смотрит на меня? Наверное, уж знает о нашем разговоре с Васькой».
Я вытащил из-за иконы затрепанный святой календарь. Вот великомученица Варвара с печальными, как у Алеши Пупка, глазами. Еще бабушка, когда жива была, учила меня, что этой святой нужно молиться «от нечаянной смерти и головной боли». А вот еще какой-то лысый святой в юбке, с книгой в руке, кажись, преподобный Трофим, которому нужно молиться первого февраля «об истреблении мышей и крыс». А вот мученик Иисус Христос, распятый на кресте. Почему он худущий, как скелет? Потому, что ничего не ел и не пил, все страдал за грехи людские. Как же нема бога?
Но ведь мне сказал об этом Васька. Никому я так не верил, как Ваське! И опять мне вспомнился пьяный отец Иоанн и девочка-сиротка, плачущая над могилой деда-шахтера. Зачем нужно было богу, чтобы она плакала, почему бог не вступился за нее? Вспомнился и Сенька Цыбуля. Неужели бог не видел, как лавочник катался на мне верхом, почему же он не наказал Сеньку?
«Где он, бог, покажи мне его?» - вспомнил я слова Сиротки. И мне захотелось так же смело сказать: «Где бог? Васька сказал, нема бога!»
У кого бы узнать: есть ли бог? Спросить у матери - заругает, а у отца и спрашивать нечего - в церковь он не ходит.
Вдруг меня осенила догадка: «Что, если самому поговорить с богом?»
Не спуская глаз с иконы, я подошел к ней. Николай-чудотворец хмуро смотрел на меня. Тихо, чтобы чудотворец не совсем отчетливо разобрал мои слова, я спросил:
– Бог, тебя нема, да?
Ожидая разящего громового удара, я втянул голову в плечи и зажмурился. Все было тихо. Я пощупал язык - не отсох ли? Язык шевелился.
– Нема бога!
– повторил я громче.
Святой тупо глядел на меня темными пятнами очей.
– Нема бога! Бога нема!
– выкрикнул я. На душе стало легко и весело.
– И не было бога, одни картинки!
– продолжал кричать я, ударил ногой в дверь и выскочил во двор.
Ярко светило солнце, и небо над головой показалось мне просторнее, чем было.
– Бога нема!
– завопил я на всю улицу и увидел на заборе рыжего Илюху. Он смотрел на меня, испуганно вытаращив глаза. Челюсть у него отвисла.