Повесть о юности
Шрифт:
Нет, в Бориса можно было верить и, во всяком случае, можно было рисковать. И, так решившись, Полина Антоновна в этом направлении и стала готовить предстоящие перевыборы комсомольского бюро. Очень скоро она увидела, что ее планы совпали с настроением класса и его комсомольской организации. Рубину припомнили все, и в новое бюро он не прошел. Избраны были Борис, Игорь и Витя Уваров. Борис стал секретарем бюро.
— Полина Антоновна! Ну, с чего же мне начинать?
Борис стоял перед Полиной Антоновной с открытым блокнотом, готовый немедленно записать туда любую мысль, которую он может от нее услышать. То, что казалось ему таким простым и само собой разумеющимся, когда он критиковал Рубина, вдруг оказалось далеко
— Знаете, Боря! Мне сейчас что-то нездоровится, — Полина Антоновна посмотрела на часы, — мы с вами как-нибудь… Нет, не как-нибудь, а завтра!.. Соберемся и поговорим. Хорошо?
— Хорошо.
Но на следующий день Полина Антоновна не пришла — заболела гриппом.
Борис решил пока просмотреть «дела», принятые им от Рубина, — толстую «общую тетрадь» в серой обложке. Тетрадь эту Рубин отдал не сразу, считая ее своею, отдал после больших споров и то по указанию секретаря общешкольного комитета. И только когда Борис начал читать ее, он понял причину такого упорства: в этой серой тетради, кроме протоколов, были и старые планы Рубина и его личные записи о комсомольских делах и о всех ребятах.
«Трошкин. К работе относится несерьезно. Любит показать свою силу. Несознателен. Задира. Непостоянен в своем поведении. Плохо понимает, что такое комсомол».
«Уваров. Учится хорошо. Дисциплина хорошая. Поручения выполняет, но сам очень пассивен».
«Костров. Хочет действовать на два фронта: с Сухоручко и со мной (Сухоручко сказал: «Мы с ним запаровали»). Часто выступает против меня. Старается подыскать себе сочувствующих и сторонников против меня».
«Воронов. Ведет себя вызывающе, очень не выдержан. Нетактичен. Настроен против меня».
«Баталин. Ведет себя хорошо, общественной работой не интересуется. Пассивен».
«Томызин. Ребячески относится к важным делам. Пассивен».
И так почти про всех — пассивен, пассивен, пассивен.
А вот — планы.
«Потребовать от комсомольцев быть первыми во всех хороших начинаниях».
«Воспитывать ребят глубоко идейно. Проверять их политическую грамотность».
«Уничтожить все подсказки и списывание».
«Прикрепить хороших учеников к отстающим и еженедельно принимать письменные отчеты о их работе».
«Привлекать к ответственности непосещающих занятия».
«Выпустить газету. Срок — 5 дней. Сделать так, чтобы заметки писали все: в газете должно быть 7—8 заметок и 2—3 карикатуры».
Потребовать, бороться, привлекать… Отчаянные усилия что-то сделать, все предусмотреть и всем руководить и тайное сознание того, что ничего не выходит. А потом уже — явная канцелярщина: список отстающих, список прикрепленных, список списывающих. Полезное здесь так тесно переплеталось с ненужным и смешным, что трудно было разобраться.
Полина Антоновна болела недолго, но за эти несколько дней Борис поговорил о своем плане и с завучем, и с Зинаидой Михайловной, и, конечно, с секретарем школьного комитета. Секретарем комитета был уже не Татарников. В связи с переходом в выпускной десятый класс его от этой работы освободили, и теперь на его месте был Толя Кожин, восьмиклассник, бойкий, энергичный паренек. В комсомол он вступил в прошлом году, в седьмом классе, и о комсомольских делах говорил, как о своих собственных. Он не очень задумался над вопросами Бориса и четко, как по писаному, стал перечислять задачи комсомольского руководителя класса. Потом взял лист бумаги и деловито стал записывать разные разделы плана и, мероприятия. И в том, что он писал, было немало общего с тем, что Борис читал в планах Рубина: прикрепить, проверять, наладить, ликвидировать…
Очевидно, без этих слов нельзя было обойтись, и Борис тоже написал: прикрепить, проверять, добиться, ликвидировать. Получалось
Но вот перед ним сам Рубин…
Выступать на перевыборном собрании Борис считал для себя сначала неудобным. Но когда разгорелись страсти и Рубин вопреки всем ожиданиям стал отчаянно оправдываться и защищаться, Борис не стерпел и тоже ввязался в драку. Рубин ничего не ответил ему по существу — о руководстве и отношениях с ребятами, ко кинул на него очень злой взгляд.
— Дешевой популярности ищешь?
Такой же взгляд Борис поймал и когда объявили результаты голосования — Рубин явно обиделся. Что с ним теперь делать и как добиться того, чтобы он все правильно понял?
И как бы в ответ на этот вопрос — вдруг новое и совершенно неожиданное обстоятельство.
По классу дежурил Миша Косолапов. Это были самые беспорядочные для класса дни, когда дежурил Миша. Стройный, легкий, с нежным, почти девичьим лицом и певучим голосом, он очень старался, но у него ничего не получалось: ребята его не слушались, во время перемены не выходили в коридор, и потому класс обычно не проветривался, на полу валялись бумажки. Все эти неудачи он, видимо, очень переживал — это было заметно по тому, как нервно, почти болезненно вздрагивали его удивительно тонкие, черные, вразлет, брови, но он старался не подавать вида и продолжать уговаривать непокорных ребят. И вот среди этих непокорных оказался Лев Рубин. В ответ на все просьбы и предложения Миши он смотрел на него невидящими глазами и демонстративно оставался на месте. А глядя на него, оставались и другие.
— Рубин! — решил вмешаться Борис.
— А что я, один, что ли? — в тон ему, вызывающе ответил Рубин.
— Один не один… А ты, по-моему, должен пример показывать.
— Я?.. Почему? Я теперь никто!
— А чего ты к нему привязался? — вдруг заступился за Рубина Саша Прудкин. — Сам же его утопил, а теперь привязываешься.
До конца уроков Борис просидел как в воду опущенный. Вот, оказывается, как поняли ребята его выступление на собрании! «Утопил!..» Это неожиданно перекликнулось с репликой Рубина: «Дешевой популярности ищет!»
«А ну их к черту! Нужно отказываться! — решил про себя Борис. — Вот выздоровеет Полина Антоновна и откажусь!»
— Чего нос повесил? — спросил его вечером отец.
Борис промямлил что-то неопределенное, но отец, приняв это за понятную сумятицу чувств перед новой, ответственной работой, сказал:
— А ты, брат, не робей! Тут робеть нечего. Тут нужно засучивать рукава и работать. И помни: не место красит человека, а человек — место.
Потом отец стал рассказывать разные случаи о том, что было у них на заводе или в артиллерийском дивизионе, с которым он прошел от Москвы до Берлина.
— Прежде всего — не теряться, — говорил он, подводя итоги пережитому. — Жизнь, она, что река, своим ходом течет. А дело, которое тебе поручено, все равно что лодка. И лодка твоя может плыть сама, по течению, и в ней можно сидеть и думать: «Плывем? Плывем! Значит, все в порядке!» А руководителю так думать нельзя, не положено: сидишь в лодке — греби! Хоть против течения, а греби, куда тебе нужно! А главное… — Федор Петрович подумал, потеребил свой ус. — Главное — людей подогреть! Обругать человека, брат, легче всего. Нужно рассмотреть и положительную его сторону и отрицательную, нужно всем свое место дать и к каждому человеку найти подход. И воспитывать его нужно, а не то что, как заводную игрушку: завел — и действуй! Вот тогда и народ за тобой пойдет. А ведь все дело в том, чтобы за тобой народ шел… Ну, хотя бы и ребятня ваша. Ведь это ж тоже народ!