Повесть об учителе
Шрифт:
Она вскинула на него вопрошающий взгляд.
– Что значит "не очень?" -- И уже философски: -- У нас в запасе вечность.
– Во-во!
– - взбодрился Илья.
– - И я так думаю. Тогда что нам стоит в такую жару зайти в кафе-мороженое и отщипнуть у вечности, ну, скажем, полчасика?
Видимо, и у неё проклюнулся интерес к этому статному, чудаковатому парню, рискнувшему столь весело добиваться её расположения.
– Ну что ж... Раз вы такой горячий, вам действительно не помешает охладиться.
– - Задумалась.
– - Мне, пожалуй, тоже.
– -
Потом он напишет:
Он взглянул, она взглянула
И к друг другу потянуло...
Великое притяжение. Без него этот мир уж очень бы потускнел.
Но тогда, в их молодую безоглядную пору, о философских материях меньше всего думалось. Занимало другое: куда пойти в ближайший вечер. Сходили в кино, побывали на художественной выставке, а то и просто бродили по парку и говорили, говорили...
Она -- бывшая детдомовка. Родители погибли в автокатастрофе, когда ей не было и трёх лет Сейчас снимает комнату у дальней родственницы.
Жизнь в детском доме наложила на неё своеобразный отпечаток: неприхотливость в быту, простота в отношениях и... затаённая тоска по ласке. В Илье подкупило, что за внешней галантностью проступало что-то сердечное, порой порывистое, неподвластное никаким расчётам.
... Шли они по длинному подземному переходу к метро у площади Ленина. Прислонившись к стене, девушка играла полонез Огинского. Время позднее, поток прохожих поредел. У ног музыкантши -- картонная коробка -- для денег. Но их там немного, да и то бумажная мелочь. Люди спешили по своим делам и, судя по картонке, музыка их не очень-то трогала. А играла девушка вдохновенно, будто перед ней переполненный зал и стоит ей только опустить смычок, как тишину разорвёт гром аплодисментов.
Ещё не доходя до скрипачки, Ольга раскрыла сумочку.
– Погоди, -- остановил её Илья и полез в карман.
– - Ты же не одна: с тобой кавалер.
Вытащил крупную купюру, на которую можно и в кафе посидеть.
"Да ты что?!
– - хотела остановить его Ольга.
– - Кавалер-то кавалер, но ведь не богач. Лейтенанты денег лопатами не гребут". Однако промолчала.
В коробку он денежку не кинул. Наклонился и аккуратно положил.
Девушка, продолжая играть, благодарно кивнула.
Они с минуту стояли, зачарованные музыкой. И вдруг он резко сжал её ладонь и задержал в своей. Мимолётный жест. Но как много для неё значил!
Вскоре пригласила его на "чашку чая". Илья решил чашкой чая не ограничиваться и прихватил бутылку с пакетом колбасы и сыра.
– За что будем пить?
– - Подержав бокал несколько секунд, пропел: --
Пьём за яростных и непохожих,
За презревших грошевой уют...
– За яростных пить не буду, -- воспротивилась Ольга.
– - Слишком много ярости и просто злобы скопилось в этом мире. И нечего презирать уют. Создавать его -- занятие куда как достойное.
Илья встал.
– Критику предыдущего оратора признаю вполне
справедливой.
– Это я поддерживаю, -- чокнулась с ним Ольга.
"Хорошо посидели". Она показала свой фотоальбом. Вот здесь -- с родителями, совсем крохотуля. А это уже детдом... На детдомовских снимках лицо её уж очень серьёзно. Ни на одном из них не увидел улыбки.
"Да-а, досталась ей судьбинушка..." И ему стало как-то неловко: он-то вырос среди родительской ласки, а каково было ей в детдоме, похожим всем своим укладом на казарму!
И ещё отметил: в комнате, -- можно сказать, образцовый порядок и поистине уют. На окне -- белоснежная занавеска, кровать аккуратно заправлена таким же белоснежным покрывалом. На туалетном столике перед зеркалом -- рядком цилиндрики с помадой, флакончики. А на трёхэтажной книжной полке -- никаких побрякушек: только книги в безупречном равнении, как солдаты в строю. И ещё магнитофон.
Подошёл к полке, всмотрелся в обложки. Лермонтов, Блок, Есенин, Евтушенко...
– Ты, я гляжу, неравнодушна к поэзии.
– Ещё как! И к некоторым песням.... Хочешь послушать одну? Я её очень люблю.
– Послушаем.
Нажала на клавишу. Негромкий с хрипотцой голос, явно не рассчитанный на большие залы. И не столько пение, сколько доверительный, душевный разговор.
Спокойно, дружище, спокойно,
У нас ещё всё впереди...
Илья аж вздрогнул: да это же Юрий Визбор, его любимый бард! Надо же, так совпали их вкусы.
Пригласил и её к себе домой, вернее к своим родителям.
Его родители... Отец пришёл с войны 32-летним с двумя орденами, медалями и ...осколком в коленном суставе. Воевал в пехоте сержантом. Три ранения, полгода в госпиталях. Ходил с трудом. По профессии -- строитель-монтажник, но теперь-то куда?
Жена моложе его на восемь лет. Работала сборщицей на заводе, пела в художественной самодеятельности. Поженились весной 1941-го. Тогда же его послали в командировку на Урал -- на стройку металлургического цеха. Вместе прожили всего-то недели три. А тут война... В 1942-м с него сняли "бронь" -- и на фронт. В марте 45-го -- последнее, уже тяжёлое ранение в ногу и контузия. За месяц до его возвращения из госпиталя она стала певицей в музыкально-инструментальном ансамбле. Первые гастроли, аплодисменты, дарственные цветы... Потом он узнает: пела и при немцах в офицерском клубе.
Встретила мужа довольно буднично -- без слёз и восклицаний, будто и не было почти четырёхлетней разлуки.
Вскоре после его возвращения отправилась на очередные гастроли. Он терпеливо ждал... Но её приезд радости не принёс. Неся из кухни тарелку с борщом (сам варил к её приезду), у стола оступился. Тарелка резко качнулась, плеснув часть варева на её платье.
Вскочила с криком:
– Ты что, уже и тарелку донести не можешь?! Недотёпа!
Он мрачно усмехнулся:
– Да, после госпиталей стал недотёпой.