Повесть об учителе
Шрифт:
Судьба Онегина хранила.
Сапожки-кирзачи вручила,
Ремень, шинель и... старшину.
– Тяни носок и выше ногу!
И он тянул... Не ногу, правда,
А резину.
Прошёлся и по Пушкину:
Легко ему блистать талантом,
Когда другой работы нет.
Но если б Пушкин был курсантом,
То вряд ли был бы он поэт.
Потом перед своими слушателями внёс поправку:
– Ребята, каюсь: курсант Пушкин всё равно бы писал стихи. Но где? Скорее всего на губе. Уж туда со своим вольнолюбивым характером дорожку бы проторил.
... В следующий вечер Илья,
– Итак, после кадровой замены новый герой песни, как уже установлено, относится к своим долгам и чемоданам совсем по-другому (Сел рядом). Па - а - ехали!
Я в дорогу чемоданы
набивать не собираюсь:
Для неё вполне хватает рюкзака.
Всем вернул долги
и с чистою душою отправляюсь
И тебе моё весёлое: пока!
Пропев, крутанул голову к Ольге:
– Ну как?
– Потрясающие! Теперь твой герой как истинный романтик и порядочный человек может смело ехать за туманом.
С туманами в их глухомани дефицита не было. По утрам после осенних дождей они обволакивали всю округу, да так, что окрестные сопки виделись крошечными островками в густой, таинственной серости. Эта серость, переходящая из визуальной в житейскую, на некоторых действовала удручающе.
От нескольких офицеров и прапорщиков уехали
жёны. Лейтенант Гайдук в поисках зацепки для увольнения из армии однажды утром... залез на крышу домика, где жил замполит полка, и уселся на трубу. Дым, естественно, повалил во внутрь.
Замполит выскочив на улицу, завопил:
– Что вы себе позволяете! У вас уже ничего офицерского не осталось?
Гайдук невозмутимо:
– Осталось, товарищ подполковник. Как видите, на мне офицерские брюки. И вот ещё полевая сумка. Я её для подстилки на трубу положил.
Лейтенанта направили в окружной госпиталь на психиатрическую экспертизу. Что он там плёл врачам, до Ильи не дошло. Но в конце-концов из армии его уволили.
Перед отъездом был весел и полностью "адекватен". И даже признался:
– В такой армии служить не хочу.
Вот тогда Илья впервые задумался. "В такой"... А какая она, эта Советская армия, которой отдаёт лучшие свои годы? Такая уж "несокрушимая и легендарная", как в песнях, кино, учебниках истории и прочих пропагандистских вливаниях в головы служивых? То, что уже видел сам, посеяло серьёзные сомнения. Учили, пожалуй, больше для начальства.
На одном из учений с боевой стрельбой цели пристреляли заранее -- по сценарию завтрашнего дня. Сценарий "боя" был уже известен: туда совершить марш, здесь занять огневые позиции, а там наша мотопехота будет прорывать оборону противника.
Всё рассчитано по завтрашней "диспозиции", будто противник так и застыл в полной своей неповоротливости.
Илья, будучи на полковом командно-наблюдательном пункте, слышал, как прибывший туда комдив наставлял командира полка:
– Цели так пристреляй, чтобы завтра было, как в кино. Расход снарядов мы спишем. Ты понял, полковник?
Полковник был из "понятливых".
Палили щедро, изрыв воронками пространство в 100 - 200 метров до и после переднего края "противника".
За стрельбой
Гости на сооружённой накануне трибуне -- в восторге. Не знали, что у каждого орудия, ведущего огонь, возле наводчика стоял прикомандированный офицер из другого полка и бдительно следил за установками прицела и угломера.
Вот уж, действительно, кино: продуманы сценарий, режиссура. В итоге -- захватывающее действо. Ничего не скажешь, впечатляющая игра! А чем обернутся подобные игры в реальном бою -- в этом Илья уже не сомневался.
Слава Богу, войны ни с американскими империалистами, ни с китайскими милитаристами, об агрессивности и коварстве которых твердили в газетах, лекциях, на политзанятиях, не случилось.
Задумался и над другой "несуразицей" армейских реалий. Боевая техника в их полку периодически обновлялась. Появились новые, более совершенные радиостанции, лазерные дальномеры... А вот с жильём для служивых -- полный застой. Как жили в хибарах, так и живут. Полковые старожилы говорили: эти бараки стоят ещё с 60-х годов, и с тех пор в гарнизоне не построили ни одного приличного жилого дома, чтобы хоть как-то решить этот проклятый "жилищный вопрос".
Это что же получается?
– - пробивался к своим прозрениям Илья.
– - Техника у нас важнее человека? Выходит, что так.
И всё-таки старался как-то развеять нарастающее в нём недовольство. Где их нет недостатков? Но ведь Отечество остаётся Отечеством. Вот и служи ему. Без конца критиковать -- то не так, это не так -- ума много не надо. А у тебя во взводе идеальный порядок? И припоминал какую-то свою недоделку: то времени устранить её не хватило, то в сумятице забот-хлопот просто забывал о ней.
Однако обнаружил в себе педагогическую жилку. В артучилище таким премудростям, как методика, военная психология и педагогика не учили. Всё это постигал самостоятельно. И вскоре убедился: а ведь может! Может без особой натуги, раздражения на "непонятливость", терпеливо, а то и весело научить тому, чему нужно. Значит, эта способность жила в нём изначально. Откуда она -- от склада мышления, характера, природной доброжелательности -- чего тут копаться! Что есть, то есть. И сам придумал для себя девиз: "Если можешь, то давай!"
"Давал" весьма успешно. Добился во взводе взаимозаменяемости: механик-водитель мог заменить наводчика и наоборот, заряжающий -- вычислителя, сержант -- командира взвода: по буссоли соориентировать орудия в основном направлении. На подчинённых в напряжённые моменты не кричал, как некоторые офицеры, не допекал упрёками и занудливой наставительностью. В записную книжку внёс высказывание Суворова: "Весёлость в войске говорит о его крепости". Эту "весёлость" поддерживал во взводе без натужности спокойно-деловитой интонацией, хотя иной раз хотелось и рявкнуть. Иногда на контрольной тренировке позволял себе неуставное обращение к подчинённым: