Повесть об учителе
Шрифт:
Вечер был испорчен.
С истерзанным коленом становилось всё хуже.
Пришлось лечь в больницу. После обследования хирург огорошил: образовался тромб, грозящий летальным исходом. Удалить его невозможно. Единственный выход -- ампутация ноги.
У него было такое же состояние как в 44-м под Ровно, когда лежал на картофельном поле, в полузабытье, истекая кровью, а потом его куда-то несли на плащпалатке. Очнулся в медсанбате от острой боли, волнами бившей в колено. И тогда подумал: самое страшное на войне -- не постоянная угроза смерти. К ней можно привыкнуть. Самое страшное -- это дикая, безостановочная боль, когда твой
Безнадёжно махнул рукой:
– Делайте, как считаете нужным.
Из больницы вышел на костылях без ноги.
Стал замечать: его инвалидность вызывала у неё раздражение.
Часто вскипали ссоры, порой по ничтожному поводу. То один её упрёк, то другой, и он уже не сдерживался. А когда наступало затишье, теплоты всё равно не ощущалось.
Как-то завёл разговор о детях. Не пора ли им заиметь ребёнка? Ведь прошло почти три года, как вернулся с войны. В ответ -- новое раздражение:
– А кто будет его выхаживать? Ты что ли на своих костылях? А у меня сам знаешь, какая работа: нынче здесь, завтра там.
Иногда задумывался: а женат ли он? И вообще, что он в ней углядел весной 41-го перед тем, как пойти в ЗАГС? Красивые ножки? Они и сейчас красивые, как и вся её внешность. А душа? Вот здесь-то, пришёл к горькому заключению, и вся заковыка. Эх, Алексей Михайлович, подвело тебя зрение: стекляшку, блестевшую на солнце, принял за золотой слиток.
Однажды она вернулась с очередных гастролей необычно приветливая. Чмокнула его в щёку, напевая, хлопотала на кухне, накрыла стол, поставила, к его удивлению, бутылку водки.
– Это по какому же случаю бутылка ? По случаю твоего возвращения?
Внутри его сладко ёкнуло: а вдруг она что-то в их до этого невесёлой жизни решила изменить к лучшему? В этом отношении иногда расставания полезны.
– Сейчас скажу...
– - Вздохнула.
– - Ты прости меня, Алёша. Сам понимаешь: надо нам расстаться. Детей мы не завели, так что практически теперь нас мало что связывает. Разве что штампы в паспортах. Но это поправимо. Ты должен меня понять... (Снова вздох). Работа у меня разъездная, быть тебе прислугой -- не получится. Я ведь пока молодая, ещё могу устроить свою личную жизнь...
Он тяжело поднялся.
– Валяй, устраивай!
– - И... костылём смахнул со стола бутылку со снедью.
– Да ты ещё и псих!
Хлопнув дверью, ушла.
Потом ему сказали соседи: было к кому. Ушла к руководителю ансамбля. Их "отношения" не составляли тайны. Алексей ещё лежал в больнице, а маэстро уже несколько раз ночевал у неё.
Душевный надлом, ощущение своей ненужности стали для бывшего фронтовика, а теперь инвалида, страшной явью.
Он остался один, совсем один. Отец умер ещё до войны, мать в 1943-м во время налёта советской авиации на Минск была тяжело ранена и вскоре скончалась, младший брат, призванный в армию перед самой войной, пропал без вести.
В то время не в ходу было слово "депрессия". К услугам психологов в таких случаях не обращались. Обращались чаще всего к бутылке.
И он запил. Да так, что полностью утратил контроль над собой. Оброс щетиной, ходил грязный, понурый. Но чаще лежал дома а, протрезвев, тащился в магазин не только за хлебом и кое-какими продуктами, но и за "опохмелкой".
Его инвалидной пенсии уже явно не хватало. Пришлось искать хоть какой-то заработок. Спасибо районному военкому,
... В тот холодный осенний вечер соседка Настя, знавшая Алексея до войны, увидела его лежащим на мокрой после дождя земле неподалёку от дома. Наклонилась. Дышит. А перегаром несёт, хоть нос затыкай.
Так, понятно... Стала тормошить его.
– Лёша, да вставай же! Ну что ты валяешься? Замёрзнешь!
Он приподнял голову, тупо посмотрел на неё.
– А я и хочу подохнуть...
– А я хочу, чтобы ты снова стал человеком.
Приподняла его. Подобрала костыли. Кое-как дотащила. Благо, жил на первом этаже. В его кармане нащупала ключ от квартиры. Открыла. Стянула с него влажную одежду, уложила на кровать...
Заглянула к нему поздним утром. Он уже встал.
– Ну что, отоспался?
Виновато опустил голову.
– Вчера малость перебрал...
– Твою малость на себе испытала.
– - И уже властно: -- Ну вот что: с выпивками пора кончать! Ты же был нормальным мужиком. Встряхнись, Лёша!
– - Взяла его за руку.
– - Пока не исправишься, будешь у меня под домашним арестом. (Усмехнулась). Беру над тобой шефство.
Алексей растеряно молчал. И вдруг вырвалось:
– Бери!
Насте тогда было 28. Он помнил её ещё девчонкой -- приехала с родителями в Минск в 1930-м из белорусской глубинки. Потом по случайным оговоркам новых соседей догадался: бросив хозяйство, бежали от раскулачивания, а точнее, от высылки в северные края. Настин отец работал сторожем. В 1938-м его арестовали за "антисоветскую агитацию": на какой-то вечеринке в подпитии сказал что-то нелестное о колхозах. На следующий день Настя с матерью, выстояв очередь к окошку в городском управлении НКВД, пытались выяснить: где он, что с ним? Дежурный покопавшись в книге записей, передачу для арестованного не принял.
– Его уже отправили по этапу.
– Куда?
– Мне не докладывали.
– - Закрыл книгу.
– - Следующий!
Все их попытки хоть что-то выяснить, оказались тщетными. Был человек и сгинул. А к ним прилепился зловещий ярлык: "семья врага народа". Соседи и просто знакомые общаться с ними избегали: боялись "загреметь". И только с Левашовыми сохранились прежние отношения. Насте запомнилось...
Алексей, тогда широкоплечий, рослый парень, пришёл к её матери.
– Тётя Шура, у вас я знаю, крыша прохудилась. Давайте поправлю.
С собой принёс инструменты, кусок жести.
Поправил. В следующий раз отремонтировал примус.
Уже тогда "положил" глаз на Настю, стройную, немного игривую, во всяком случае с ним, как ему показалось. Улыбка у неё, действительно, была загадочной. Не Джоконда, о которой он тогда не имел представления, но всё-таки... Однако Настя его простодушных ухаживаний тогда не приняла. У неё уже появился жених, а она -- девица строгая.
И вот спустя семь лет судьба свела их снова. Настин жених погиб на фронте. Мать погибла во время бомбёжки оккупированного Минска советской авиацией. Жила этажом выше в том же двухэтажном деревянном доме, уцелевшим в лихолетье войны. Несколько дней подряд, взяв у Алексея ключ, спускалась в его квартирку -- наводила порядок: вымыла полы, выстирала и повесила занавеси, расставила на кухне по полкам посуду...