Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

Нагорный Алексей Петрович

— Ты не возражаешь, если я поприсутствую при допросе? — мягко спросил Кузьмичев.

— Это ваше право, — сухо ответил Колп. — Кто он, этрт Акимов?

Открылась дверь, милиционер ввел в кабинет тщедушного человечка в дворницком фартуке.

— Здравствуйте, товарищ начальник, — едва заметно налегая на «о», сказал человечек. — Акимов моя фамилия. Я дворник в двадцать четвертом квартале.

— Здравствуйте, — поздоровался Коля. — Что вам известно по делу об убийстве инженера Слайковского?

— Про инженера ничего не

знаем.

— Речь идет о человеке, которого убили около ресторана «Каир», — уточнил Кузьмичев.

— А-а, — обрадовался дворник. — Того Родькин убил! Точно.

— Откуда вам это известно? — спросил Коля.

— Видел, — равнодушно сказал дворник. — Родькин, ворюга, в тот вечер человека встретил, ножом по голове ударил и с портфелем убежал. Видел…

— Спасибо, вы свободны.

Акимов ушел.

— Ну и какое же мы вынесем решение? — улыбаясь, спросил Кузьмичев.

— Мы забыли записать его показания, — налегая на «мы», сказал Коля.

— Вот протокол допроса. — Кузьмичев выдвинул ящик письменного стола и протянул Коле сложенный вдвое лист бумаги. — Здесь слово в слово то, что он нам рассказал. — Кузьмичев тоже подчеркнул «нам».

Коля свернул протокол допроса в трубочку и встал:

— Разрешите идти?

— Идите, — кивнул Кузьмичев. — Уверен, что завтра дело будет у прокурора.

Коля открыл дверь, но Кузьмичев остановил его:

— Совсем запамятовал, ты уж извини. Мы тут решили представить тебя к знаку «Почетный чекист». Так вот, поздравляю. Народный комиссар уже подписал приказ.

— Служу трудовому народу, — сказал Коля.

— Я рад за тебя, — Кузьмичев долго тряс Коле руку, а Коля все пытался вспомнить и никак не мог — кто еще в управлении вот так же долго пожимает и потряхивает руку? И вдруг вспомнил: да начальник же! Это ему подражает Кузьмичев.

— Вы точь-в-точь, как товарищ Прохоров, — не удержался Коля. — Быть вам начальником!

Кузьмичев понял. Он исподлобья взглянул на Колю:

— Критикан ты, Кондратьев. Неуживчивый человек. Иди…

В кабинете ждала Маруська.

— Умотал он тебя?

Коля вяло махнул рукой:

— Дело Родькина нужно подготовить к передаче в прокуратуру. Параллельное дело тоже приведи в порядок — на случай проверки. Справки о мероприятиях, донесения — чтоб комар носу не подточил. Что нового насчет Соловьева и Седого?

— Ничего, — покачала головой Маруська.

— Я пойду, допрошу еще раз Родькина, — сказал Коля.

…В ДПЗ он долго сидел напротив арестованного и молчал. Родькин даже начал нервничать — он поеживался, ерзал, наконец, не выдержал:

— У меня на лбу чего, кино показывают? Чего смотрите?

— Понять хочу.

— Чего еще понять? — усмехнулся Родькин.

— Почему ты так стремишься к стенке.

— Вас не понял, — насмешливо отозвался Родькин.

— Ты убил Слайковского?

— Я.

— Так… — Коля прошелся по камере. — Тогда ответь: кто такой Седой?

— Не

знаю. — Родькин посмотрел на Колю с искренним недоумением. — А кто он?

— Значит, ты убил? — Коля посмотрел Родькину прямо и глаза.

— Значит, я. — Родькин не отвел взгляда.

— У меня был случай, — медленно начал Коля. — Один человек, назовем его так, нашел раненого. Нож у того раненого торчал… в груди. Чтобы облегчить страдания умирающего, этот человек выдернул нож…

Родькин напрягся и не сводил с Коли широко открытых, тоскливых, как у умирающей собаки, глаз.

— Тут его и застукал милиционер, — продолжал Коля. — Отпечатки пальцев на ручке ножа, конечно же, совпали.

— Ну и что ему было? — не выдержал Родькин.

— Не знаю, — Коля нарочито зевнул. — Дело это еще не окончено. Кто такой Соловьев?

— Вася, что ли? — спросил Родькин. — И его нашли? Ай да вы!

— Он сам пришел. И все рассказал. И я тебе советую, Родькин.

Коля не договорил. Родькин грохнулся на пол и начал биться лбом о стенку. По камере разнеслись глухие удары.

— Чего же вы мне душу мотаете, гады! — выл Родькин. — Ну, я это! Я! Хотел деньги его взять! И взял! И убил для этого! Все я сделал! Я! Я! Я! Я!

Вбежал конвоир.

— Дайте ему воды. — Коля вышел из камеры.

Нужно было принимать самые неотложные меры, Коля хорошо это понимал. Но какие? И к кому обратиться?

На асфальте девочки играли в «классы». Шли по своим делам ленинградцы. Коля увидел скамейку и сел. «Что же делать, что? — лихорадочно соображал он. — В запасе только один день, один день — всего ничего. И пойдет дурачок Родькин под расстрел, как пить дать пойдет. И никто уже не сможет этому помешать». Рядом сел человек в мятой шляпе, взмахнул газетой.

— Наши-то! — сказал он с восторгом. — Папанин и остальные! Эпохально!

— Эпохально! — согласился Коля.

— Одно скажу — мороз! — продолжал собеседник. — Это вам не Невский. Это — полюс!

— Полюс! — снова повторил Коля. — Извините, я должен идти.

— Идите-идите, — неприязненно сказал незнакомец. — Вижу, не радуют вас успехи наших соколов, вас в ГПУ надо сдать… Вы явно подозрительны!

— Нету ГПУ, — сказал Коля. — НКВД теперь. Литейный, четыре, если не знали. — И ушел, оставив собеседника в состоянии явного шока.

Никто, кроме Сергеева, на этот раз помочь не мог. Нужно было идти в обком, но Коля колебался. Сергеев был теперь одним из секретарей обкома. Он ежечасно, ежеминутно решал задачи огромной государственной важности и сложности. Коля это хорошо знал. Знал он и то, что прорваться к Сергееву практически невозможно: если Сергеев в обкоме — он наверняка на бюро или проводит какое-нибудь совещание. Если вне обкома — он на одном из ленинградских предприятий, и тогда его вообще не найти… И все же Коля решил позвонить Сергееву — так, на всякий случай, для очистки совести.