Повесть палёных лет
Шрифт:
Тот случай Кузьминична запомнила ещё и потому, что через день нашла Ваську – бездомного кота, которого потом приютила.
Она возвращалась с покупками из магазина и увидела кота дымчатого цвета. Застенчивый котик, с хрустом вращая своей головкой, несколько раз чихнул и внимательно посмотрел в её сторону. По его заинтересованному и трогательному взгляду становилось ясно, что он одинок и ищет друга на предстоящую осень и зиму.
– Вася… Вася! – непроизвольно вырвалось у Кузьминичны, и котик подбежал к ней.
Что-то защемило от жалости
– Пойдём, милый… Пойдём со мной, Вася!
И котик, изредка мяукая, отправился за ней следом; сначала шел до самого дома, а у подъезда остановился в нерешительности.
«Что про людей говорить?!.. Коты и те разные: один вежливый – никому дорогу не перебежит, другой вроде ноль внимания, а близко подойдёшь, так и норовит, как назло, перед носом твоим проскочить!.. И неприятно, если он черный, – рассуждала Кузьминична, стоя у двери. – А этот котик воспитанный!.. Вася… Василёк!»
Кузьминична ласково поманила котика. Он юркнул в подъезд за старухой следом и с того дня стал у неё жить.
Младшая дочь, услышав впервые, как мать кличет котика, с удивлением взглянула на Кузьминичну и спросила:
– А ты чего так его назвала?
– Что – плохо?! – ответила она, поглаживая котика.
– Да как-то… не очень… – неуверенно произнесла дочь – ей вдруг показалось, что имя умершего брата не совсем подходит для домашнего кота. Кузьминична догадалась, о чем могла сейчас думать её дочь и, тяжело вздохнув, выпустила котика из рук, приговаривая:
– Иди, Вася… гуляй, милый!
После этого она замолчала, будто задумалась о чем-то своем, а затем произнесла тихим, чуть виноватым голосом:
– Для меня сызмальства все коты Васьками были… А этого я на улице… нечаянно так кликнула – он отозвался… И приглянулся мне. Что ж делать, видно, судьба так теперь его кликать.
– Да ничего… – ободрила Кузьминичну дочь. – Всё нормально, мама. Если откликается, так и называй!
Кузьминична продолжала звать дымчатого кота Васькой, а он стал у неё настоящим любимцем и скрашивал ей не слишком радостную жизнь.
Васька оказался самостоятельным котом. Кузьминична выпускала его с весны по осень на улицу, иногда даже на ночь. Утром или в полдень она выходила на балкон, медленно и протяжно его окликая:
– Ва-ся… Ва-ся… Ва-ся…
Дисциплинированный кот появлялся чаще из подвала. Тогда Кузьминична спускалась во двор и там, рядышком с Васькой, отдыхала на скамеечке, а после возвращалась с ним домой.
В одну ночь шёл дождь. Гулко постукивали капли по карнизам и отливам, где-то рядом жалобно мяукал котёнок, часто и настойчиво. Послышались соседские шаги над головой. Кузьминична ещё не спала, поэтому заволновалась, но вспомнив, что Васька остался дома, успокоилась.
Дождь стучал монотонно, а котёнок продолжал мяучить, почти без пауз.
С верхнего балкона раздался грубый мужской голос:
– Пошел на хер!..
Ругань соседа Кузьминичну не удивила, зато последнее слово, произнесённое с ударением на первом слоге, прозвучало для неё непривычно.
Ночной дождь не утихал и старухе не спалось. Поблизости, с резким шумом от тормозов, остановились автомобили; захлопали двери, загалдели молодые голоса и в них потонули все прежние звуки, включая монотонный перестук дождя и мяуканье котёнка. Галдели долго и непонятно о чем, мешая ругань с придурковатым смехом. Звучащие в ночи голоса казались Кузьминичне громкими и неприятными.
«Когда-то люди здесь по ночам пели, – вспоминала старуха, – а сейчас один мат да визг стоит…»
Незаметно стало стихать и Кузьминична заснула.
Погасли ночные фонари – приближался рассвет; где-то прошла пьяная компания, пытаясь затянуть какую-то песенку, однако сил на неё уже, видимо, не оставалось – она у них заглохла и вскоре настала предрассветная тишина, которая успокоила улицы, бродячих пьяных и бездомного, продрогшего от дождя котёнка.
Проснулась Кузьминична от шума. Сверху доносилось топанье ног от беготни по комнатам и раздавались голоса. Она быстро смекнула, что там происходит: сосед громко домогался пастушки, а та ему не давалась.
– Тьфу, вас к бесу!.. Спать старухи не дают!.. Уж не знаю, куда от вас скрыться… – ворчала она, вынужденная выслушивать сумеречные приставания соседа к жене.
И Кузьминична вдруг вспомнила как сосед, ещё не так давно, громко беседуя по телефону с мамашей-торговкой, упрашивал её с мольбой в голосе прихватить с собой что-нибудь вкусненького: «Мам, колбаски хочу… Колбаски!.. Привези хорошей колбаски, мамуля!»
«Паскудник!.. Колбасу у мамаши с лаской просил, – подумала Кузьминична, – а с женой, как с потаскухой обращается…»
– Дай… дай сиську!.. Так не хочешь?! – слышался голос соседа. – Дай, кому говорю… Сиську хочу!.. В грудь, сука!
Соседская парочка ещё некоторое время бегала по квартире и шумно возилась, а затем всё-таки утихомирилась на брачном ложе. Кузьминична вздохнула с облегчением, но сон расстроился, и она бормотала, ворочаясь в постели:
– Истинное слово – распутник… скотина…
Так Кузьминична и жила, слыша надоедливый топот соседских ног, брань и ссоры, где водка и интим были главными катализаторами бурных семейных процессов.
– Весь в папу пошёл… – обычно говорила в таких случаях Кузьминична, вспоминая слова своего сына. – Одно на уме – нажраться, а с похмелья над пастушкой поизмываться да понасильничать.
Иногда становилось тихо – соседи, словно куда-то исчезали, но таких дней, когда она могла отдохнуть от шума, было не так много.
Телевизор Кузьминичне разонравился, а когда-то любимые сериалы давно её не привлекали.
– Одни хихоньки да хаханьки кругом, – недовольно замечала она. – Только глаза устают и душа стынет от убийств этих… и срамоты одной!