Повести и рассказы. Книга 4
Шрифт:
– Слышь, Христофор Михайлович, – просили мужики бригадира, – отпустил бы на несколько деньков хозяйство подсобрать…
– И не подумаю, кто план выполнять будет? На днях с райкома вот звонили, справлялись. Товарищ Котов сам лично просил к 1 Мая план выполнить: «Вытяните, говорит, Христофор Михайлович, постарайтесь».
– Да выполним мы его, план твой. Будь человеком, жены заели. Вдруг большая вода? Что делать будем?
– Нихрена не будет. Вон в прошлом годе не было. А готовились сколя? Аж из
Посудачили мужики, да и плюнули; может, и вправду пронесёт. Ну его, свяжись – так потом и хуже будет. Продолжали работать. Дни шли, солнце делало своё дело: снег сошёл, ручьи набирали силу, река пухла и бурела. Редко кто отваживался перейти на другую её сторону.
По традиции, пожарник находился на каланче пожарки и осматривал окрестности. В случае если лёд тронется, в его обязанности входило, как и при пожаре, греметь в рельс. Ночью же дополнительно ставили пожарника со свистком на берегу.
Всё шло нормально: пожарник стоял изо дня в день на своём месте, чем успокаивал односельчан. Раз стоит – значит, всё тихо.
– Ну как там у тебя, Иван? – спрашивали проходящие мимо.
– Нормально, только я так думаю, что напрасно всё это. Вода в ентом годе большая будет, пронесёт, как по маслу. Стою здеся, как сыч, ноги да глаза болят. Да в душу её, вот, холодать стало, околел весь на ветру-то. Сбегай хоть за чекушкой, а?
Иные бегали. И потом делились новостями:
– Вот, Иван-то, говорит – пронесёт…
Пора было уже и сойти льду, но он всё держался. По ночам что-то ухало, пугая баб. Несколько раз уж и собирались семьями, выглядывали в окна, ждали, что будет, да посматривали на фонарь при пожарке, маяком светящийся над деревней. Может, напился пожарник да спит, а здесь потоп начался? Но пожарник был на месте, его каска горела, словно второй фонарь. Деревня успокаивалась. Снова приходилось раздеваться, но уже было не до сна.
Шли дни и ночи, всё это порядком надоело: днём работа, ночью сиди, трясись…
– Чтоб она…
Как раз в то время, когда люди, уставшие и издёрганные, уснули глубоким сном, река ожила, рельса загудела.
– Ну, пошло, – охнуло вокруг.
Пожарник с бестолковой лихорадочностью садил в рельс.
Казалось, он собрался поднять даже мёртвых.
– Чтоб тебе лопнуть, гремишь, как полоумный.
Повскакали все. Кто что схватил – и на дорогу. Здесь уже, что делать, понять невозможно: кто бежал туда, кто сюда, коровы, свиньи собаки, люди. Всё это кричит, мычит, пищит, лает, толкается, шарахается по сторонам, падает, снова встаёт…
Неожиданно всё это покрыл жуткий глухой гром. Свиньи и те на миг оборвали свой истошный визг.
Было ясно: что-то случилось. С визгом «Лёд», Ханафеев, живший на самом
Стало не до коров и прочего. Бабы, похватав своих ребят, с воями и причитаниями кинулись в темноте за начальством. Мы с мамой и сестрой вышли из дома чуть позже и попали в живой поток несущейся массы. Над деревней бушевала стихия.
– Без паники, дети, без паники, – успокаивала нас мама.
Оставшиеся до школы двести-триста метров мама несла меня уже по колено в воде на руках. Я хоть и болел (надо же было перед самым наводнением заболеть), мигом сориентировался. Как только ступил на твёрдый пол школы, побежал по ступенькам на второй этаж, а там на крышу. Света не было, вся школа кипела бог знает кем. Я имел свою цель, отбиваясь и протискиваясь, направлялся туда, куда мне было сейчас очень надо…
На крыше было уже много мальчишек. Здесь же был и Ханафеев.
– Да, не сладкая у вас здеся житуха, сопляки. Хреновина получилась… – он всё ещё сидел в одних подштанниках и майке, что-то из верхней одежды держал в руках.
Он один из всех видел, что произошло. А произошло то, чего отродясь в здешних местах не случалось.
– Я из дому – а она на меня, будь она проклята, льдина, – Ханафеев скользил дрожащими коленками на скользкой, обросшей мхом крыше, всматривался туда, откуда только что бежал. – Дома-то нет, что ли?..
Я не обращал уже на него внимания, слишком страшное творилось внизу. У самой школы, внутри её, стоял плач, мат и вопли.
– Серёга, да где ж ты, мой родименький? – выла во всё горло Томка, жена пекаря. – Был же тут… Утонул, утонул, бабоньки, и… их. – Бросилась, видно, в прибывавшую воду.
Я оглянулся.
Серёга её сидел рядом со мной и орал во всё горло:
– Здеся я, мамка! Чё орёшь, как ударенная?
Услышав среди шума и грохота своего сына, тётка обозвала его от радости матерными словами.
Тот, кто успел добраться к школе, был печально счастлив. Школа была высокая, стояла на бугре, где когда-то давно поселился первый поселенец этих мест.
Вокруг ходила смерть. Животных уже слышно не было. Их смыл первый вал. За валом воды пошёл выползший из берегов лёд. Он сплошной стеной понёсся по деревне. Трещали под его натиском и падали кое-где сохранившиеся и светящиеся ещё столбы с фонарями, дома…
Прошло несколько часов. Вода прибывала. По-прежнему было темно и холодно. Все ждали рассвета. Я уже продрог, несмотря на то что заботами мамы был одет неплохо и доставлен сюда сухим.
Когда относительно утихли треск льда и стенания людей, в ночи над деревней раздался тонкий дребезжащий старушечий голос. Кто-то пел.