Повести и рассказы
Шрифт:
Тогда вперёд выступила женщина.
– Мне этот надеть?
– спросила она и тронула рукой акваланг.
– Пойдут только мужчины, - неуверенно сказал Павлов. Он сказал это, не глядя на неё.
Женщина подняла баллоны.
– Разрешите, я вам помогу, - сказал Немцев.
Павлов отвернулся.
Немцев почесал в затылке, продул загубник и в третий раз пошёл к трапу.
– Туфли снимите, - сказал Павлов женщине.
– Ах да...
– Шут его знает! У неё есть все бумажки, - сказал
– Все разрешения. Прошли курсы лёгких водолазов.
Эта пара возвратилась ровно через десять минут. Я помог женщине взобраться на буксир. Она сняла плавательную шапочку и отжала волосы. Светлые струйки побежали по немолодому лицу. Она даже не запыхалась.
– Дом как дом, - сказала она.
Корреспонденты попросили шлюпку и ушли на берег передавать по телефону свои сообщения в редакции.
Немцев сказал:
– А что? Ничего ребята. Первый и второй немного дрыгались, а эта совсем спокойно. Всё-таки десять метров. Не в ванне!
Я спросил Павлова:
– А я?
Он пожал плечами.
– Стоит ли? Заселим дом вторым экипажем - и пойдёте. Не стоит портить впечатление. Насмотритесь.
Последним опускался в дом сам Павлов. Я сидел на корме и смотрел, как он плывёт, поблёскивая ластами. Когда он приблизился к дому, навстречу ему выплыла ещё одна человеческая фигура. Их было еле видно. Они были как два пятна - дрожащие и неверные.
Мне показалось, что они пожали друг другу руки.
Я посмотрел на берег. Из палатки, где стоял у дежурного телефон, вышел маленький корреспондент. Он, как видно, передал своё сообщение, прикрыл голову газетой и побрёл к себе в палатку отдыхать.
ЭТИ ТРОЕ-ТО МОЛОДЦЫ!
НЕ ПОВРЕДИТ
Когда мы вернулись на берег, я встретил Игнатьева. Он поманил меня.
– Соберите себе пакет, - сказал он.
– Книжки, бумагу для писем. А то после дома вам ещё сидеть в камере - вот где будет скучища.
Я так и сделал. Завернул в газету карандаши, бумагу. Положил книжку.
Я Долго думал, что лучше всего читать от скуки? И решил - про шпионов.
Конечно, шпионские книжки - это не литература, но ничего.
ОДНА ШПИОНСКАЯ КНИЖКА НА ТРОИХ НЕ ПОВРЕДИТ.
ПРОБКА
Марлен и Джус прожили в доме три дня. Затем их сменили Игнатьев и Немцев.
– Пусть и эти поживут два денька, - сказал Павлов, - а уж потом мы вас...
Когда два дня прошли, я напомнил ему.
– Да, да!
Он стоял передо мной и смотрел на меня сверху вниз.
БЫВАЮТ ЖЕ ТАКИЕ ГРОМАДНЫЕ ЛЮДИ!
– Зубную щётку возьмите, - сказал он, - бельё, мыло.
Я уложил всё, и Павлов повёл меня к врачу.
– Нуте-с, - сказал врач.
Он послушал моё сердце, измерил давление крови, а потом вложил в рот мундштук. На столе стоял прибор для измерения объёма лёгких.
–
Я напыжился и дунул изо всех сил. Прибор забулькал. Его крышка медленно поползла вверх. Она доползла до числа 1500 и остановилась.
– Ого!
– сказал Павлов.
Он сидел тут же рядом и смотрел, как я тужусь.
– Н-да!
– удивился врач.
Я почувствовал что-то неладное.
– Что такое?
– спросил я.
– Плохо дул?
– Дули хорошо, - сказал врач.
– Но такой объём лёгких бывает только у детей. Полторы тысячи кубиков - это ребёнок лет десяти.
– Как же я вас пущу под воду?
– сказал Павлов.
– У водолаза лёгкие должны быть за четыре тысячи.
– Я знал одного водолаза, - сказал врач, - у того в лёгких помещалось семь литров воздуха!
– Вот как надо!
– сказал Павлов и взял у меня из рук мундштук. Он пополоскал его в баночке с розовой водой и, набрав полную грудь воздуха, стал дуть.
Крышка поднялась чуть повыше моей отметки.
– Две тысячи!
– удивился врач.
– Ага!
– сказал я.
– Две тысячи - это ребёнок лет двенадцати.
Врач задумался. Потом он вытащил резиновую пробку - ею был заткнут прибор, чтобы не выходил воздух, - повертел её в руках, поднёс к глазам и сказал:
– Всё ясно! Пробка подсохла.
Он достал откуда-то новую пробку.
Павлов насупился, сделал несколько вдохов и дунул изо всех сил. Крышка чуть не подскочила до потолка.
– Шесть пятьсот!
– весело сказал врач.
– Не лёгкие, а кузнечные мехи. Теперь, пожалуйста, вы.
Я выдул ровно четыре тысячи кубиков.
– Вот это другое дело!
– сказал Павлов.
– Как, доктор, противопоказаний нет?
– Нет.
И он написал в моей водолазной карточке: "РАЗРЕШАЮ".
Когда я вернулся в палатку, Марлен сказал, что, кроме меня, в доме будет жить немцевский кот.
Это тоже будет эксперимент.
– Ты знаешь, - сказал я, - что-то ноги болят. Уже несколько дней. Я врачу, конечно, не жаловался.
– И правильно сделал. Это после Эски. В подводном доме отдохнёшь!
ЕЩЕ О ДЫХАНИИ
Когда Павлов выдувал свои шесть тысяч, я вспомнил, как мы с ним сидели однажды на буксире.
От дома к судну плыли два водолаза. Людей не было видно; две дорожки пузырей тянулись от "Садко" к нам.
– Справа Игнатьев плывёт, - сказал Павлов.
– А слева... Не знаю, может быть, Джус.
– Как это?
– удивился я.
– Человека не видно. Как же вы можете знать?
– По пузырям. Какой у человека характер, такие и пузыри. Игнатьев скала. Его расшевелить - надо гору взорвать. Он и дышит соответственно. Выдох от выдоха через минуту. А Джус у нас быстрый, всё торопится. Раз-раз!
– сообразил и сделал. Пожалуй, это он дышит!