Повести о дружбе и любви
Шрифт:
Еремкины поднялись с табуреток.
– Не волнуйтесь, – продолжал я, – в эти освобождающиеся комнаты есть вход прямо с балкона, с улицы. А двери в коридор мы запрем, чтобы дети вам не мешали.
Еремкины снова сели.
– Они нам не помешают, – сказал Еремкин. – Но мы… можем помешать им. Ну, если детям, например, понадобится помыть руки или сделать еще что-нибудь… посерьезнее. Они же должны будут обратиться к нашим местам общего пользования, а эти места могут быть заняты: то жена стирает, то я бреюсь. Дети же народ нетерпеливый…
– Да-а… – согласился я. – Трудности будут. Но другого выхода, к сожалению, нет.
– Им в этих комнатах будет очень тесно, – сказал Еремкин.
– Ну, когда детей соберется много, я думаю, вы разрешите ненадолго выпустить их в коридор… Не всех сразу, конечно, а так, по пять-шесть человек.
– По скольку?
– Человека по три-четыре, – сбавил я на ходу. – Вы же не будете возражать, чтобы дети немного побегали? Или покатались на велосипеде?
– Я, конечно, не буду…
– А я буду! – сорвалась вдруг Еремкина. Она уже больше не хотела поддакивать мужу. – Где это видано, чтобы в коммунальной квартире…
– Нигде не видано, – перебил я ее. – Но у нас новый город, и пока не построят специальных помещений… Впрочем, если не хотите, чтоб в коридоре катались, тогда мы можем организовать детскую комнату с более строгим режимом. Для начинающих нарушителей…
Еремкин усадил свою жену обратно на табурет и спокойно произнес:
– Мы все должны считаться с юношеским, я бы даже сказал – с детским возрастом нашего города. Но, именно заботясь о детях, этих ровесниках нашего города, я не смогу допустить… Да о чем разговор! Ведь не вы же решаете все окончательно? Есть, должно быть, и взрослые люди?
– Есть, – ответил я. – Мы можем проводить вас к начальнику штаба дружины.
– Идемте! – решительно сказал Еремкин. И прямо в пижаме шагнул к двери.
Но я остановил его, потому что еще не успел предупредить обо всем нашего Феликса:
– Нет, лучше пойдем с вами в другой раз. А сейчас мы осмотрим освобождающуюся жилплощадь…
– Пожалуйста, товарищи! – гостеприимно воскликнула твоя мама, будто видела нас с Белкой первый раз в жизни. И распахнула дверь.
Когда мы вышли на улицу, я снял с рукава твою красную повязку и сказал Белке:
– Возьми. Больше она не пригодится.
– Нет, Коля, ты можешь ее пока оставить у себя, – застенчивым и как бы не своим голосом ответила Белка. – Пожалуйста… Оставь ее.
Но я отдал повязку: ведь Феликс не доверял ее мне.
О том, что будет дальше, я тоже подробно тебе напишу.
Сейчас очень поздно. Я решил написать тебе обо всем сразу, за один вечер, потому что сегодня произошло очень много важного. Сижу за столом и пишу…
И никаких уроков на завтра не приготовил. Но это ничего: уроки задают каждый день, а такое важное задание я выполняю первый и, может быть, последний раз в жизни.
Елена Станиславовна сказала, что в коллективе каждый должен считаться с другими,
Кончаю писать.
Коля
Здравствуй, Оля!
Ты что-то перепутала: написала мой адрес, а в конверт вложила чужое письмо. Но я это не сразу заметил: сперва прочитал, а потом уж понял, что оно не мне. Так получилось.
В нем ты пишешь Феликсу, что накануне отъезда вы о чем-то поспорили. И что я должен помочь тебе выиграть этот спор. Но как же я могу помочь, если не знаю, о чем вы там поспорили.
А в конце ты упоминаешь о каком-то Тимофее, с которым «все сложно». Ты пишешь, что очень любишь его… Я долго думал, кто такой Тимофей. У нас в школе я не знаю ни одного мальчишки с таким именем. Оно очень простое, но почему-то редко встречается.
Я в чужие секреты лезть не хочу. Но просто интересно: о чем вы поспорили? И кто такой Тимофей, с которым «все сложно» и которого ты очень любишь?
Письмо я отдал Феликсу.
Он сказал, чтобы мы с Еремкиными завтра пришли к нему в штаб дружинников. Вот будет история!
А кто такой Тимофей?…
Коля
С нетерпением жду, Коля, твоего следующего письма. Все время мне кажется, что в почтовый ящик что-то опускают – и я выскакиваю на лестницу. Как дальше с Еремкиными? Вернее сказать, с Анной Ильиничной? Это ведь самое важное.
Прости, что послала тебе не то… К твоему адресу я уже привыкла, а Феликсу пишу в первый раз.
О чем мы поспорили с Феликсом, пока рассказать не могу. И о Тимофее тоже.
Не обижайся, Коля. Со временем, может быть, все узнаешь.
Оля
Здравствуй, Оля!
Сегодня, когда мы четверо – Еремкины и я с Белкой – пришли в городской штаб дружинников, наш Феликс был уже там. Мы вошли, а он с очень строгим и деловым видом продолжал писать. Только мельком взглянул на нас и сказал: «Подождите минутку…» Я прекрасно понимал, что Феликс мог бы и сразу начать разговор, но нужно было, как он объяснил мне потом в школе, произвести психологическую атаку.
На стенах висели плакаты: «Хулиган – наш общий враг. Борись с ним!» и «Не пустим в наш новый город старые пережитки!». Эти призывы тоже произвели на Еремкиных очень сильное впечатление. И когда Феликс коротко, не отрываясь от бумаги, предложил им: «Садитесь, пожалуйста!», они еле слышно ответили: «Нет, ничего… Мы постоим!»
А потом еще зазвонил телефон, и Феликс стал говорить в трубку: «Задержанных доставляйте прямо в штаб. Пора навести там порядок!» И хоть Еремкиных никто в штаб не доставлял, но им, наверно, стало казаться, что и они тоже не сами пришли к Феликсу, а что мы их «доставили».