Повести, рассказы

Гордон Самуил Вульфович

— Ты, кажется, спрашивал про местечковых красавиц? — Паренек в очках, с шапкой курчавых волос на голове, тронул его за рукав: — Погляди. Вон идет наша Суламифь. Это мы ее между собой так называем.

Когда он, направляясь сюда, представлял себе образцы женской красоты, которые надеялся найти в этих заповедных местах, перед ним все время стояла «Незнакомка» Крамского; репродукция этого портрета висела у них в студенческом общежитии. Но в девушке, к которой они подошли, он не заметил никакого сходства с Незнакомкой.

Девушка, видно, сразу догадалась,

что не такую он здесь рассчитывал увидеть. Не успел он еще и слова сказать, как она, потянув за собой подругу, которую держала под руку, пошла дальше. Единственное, что тогда запомнилось, был ее голос: низкий, грудной, чуть хрипловатый.

— Ну как? Есть у вас в Ленинграде такие красавицы? — кудрявый паренек снова тронул его за локоть.

— У нас в Ленинграде они ведут себя точно так же. Если девушка хочет, чтоб ее заметили, она себе подбирает невзрачную подругу. По сравнению со своей подругой ваша Суламифь, конечно, красавица.

— Как ты сказал?

Ребята на него смотрели такими глазами, как будто он осквернил их самые священные чувства. Но что еще мог он сказать об этой их Суламифи, если ничего особенного в ней не увидел?

2

Примерно неделю спустя, готовясь в клубной читальне к лекции, он услышал позади себя голос, показавшийся му знакомым. Обернулся к двери — и замер, ослепленный. В дверях стояла Незнакомка. Статная, высокая, с большими темно-серыми глазами, с длинной точеной шеей.

Когда он через минуту снова оглянулся, девушка стояла к нему спиной, так что он мог видеть лишь розовые мочки ушей и длинную черную косу с шелковым бантом на затылке. Белая бретелька, выскользнувшая из-под легкой кофточки без рукавов, и матерчатые тапочки на босу ногу с длинными шнурками, завязанными наперекрест, придавали вошедшей что-то детское.

— Уже прочла? Все три книжки? Так быстро? — спросил Сегал и пригласил девушку сесть около его столика.

Ее здесь, по-видимому, не было эти дни, наверняка не было, иначе бы ребята их познакомили. А может, они нарочно прятали ее от него? Странно, откуда ему знаком этот грудной хрипловатый голос? Как он ни пытался сосредоточиться, в его тетради не прибавлялось ни одной строчки. Между ним и лежавшей на столе книгой стояла Незнакомка. Что с ним происходит? Он хочет оглянуться и не может, словно его удерживает чья-то рука.

Та же рука спустя несколько минут толкнула его к книжному шкафу. Он вынул оттуда книгу и начал листать. Ни Липа Сегал, ни девушка не могли заметить, что он видит их отражения в стекле.

— Хочешь посмотреть сегодняшние газеты, а, Дина? Вот они, на столе, — сказал Липа.

Дина? А ту, с которой его знакомили на шоссе, ее как звали? Тоже, кажется, Диной. Неужели его так подвела вечерняя темнота и он просто ее не разглядел?

Неожиданно для самого себя он подошел к столу, за которым сидела девушка, порылся в газетах, делая

вид, будто ищет там что-то, сопротивляясь желанию заговорить с ней. В конце концов не выдержал, спросил:

— Мы, кажется, с вами знакомы, товарищ?

Девушка подняла на него большие темно-серые глаза и тотчас снова опустила их. Ее полные, как-то по-детски сложенные губы шевельнулись в безуспешной попытке освободиться от наивно-смущенной улыбки.

— Вы ошибаетесь, товарищ.

— Извините... — И он отошел к своему столику.

Собственно, ничего такого она ему не сказала. И у Липы нет никаких оснований считать, что он, Цаля, потерпел поражение. Ведь его действительно познакомили с этой девушкой, он может это подтвердить, есть свидетели. Но стоило ему снова услышать ее голос, как мысли о Липе вылетели у него из головы, и он снова, теперь уже гораздо смелее, подошел и, назвав ее по имени, сказал:

— Нет, я не ошибаюсь.

На этот раз девушка не надула губы с таким детски обиженным выражением и не прикрыла глаза ресницами, избегая его взгляда, но ответила с прежней решительностью:

— Простите, вы все-таки ошиблись.

Ни Липино хмыканье, ни взгляды, которые Липа Сегал все время бросал, не помешали Цале потом подойти к окну и стоять там до тех пор, пока Дина не свернула за угол.

— Я вижу, братец, она уже тебя околдовала. А знаешь ли, кто она есть, эта Дина?

Цаля отошел от окна, предоставив полуденному солнцу наводить блеск на чисто вымытый пол.

Странно, Цаля только сейчас заметил, какие у Сегала тонкие губы. Интересно: он их всегда поджимает или только в тех случаях, когда хочет предупредить об опасности? Судя по взгляду, которым Липа смерил его в эту минуту, так оно, скорее всего, и есть. И не того ли кудрявого паренька имел в виду завклубом, когда при первой же встрече заговорил о комсомольцах, которые встречаются с лишенками?

— Послушай-ка, братец, пошли есть мороженое.

— Мороженое? — Цаля даже растерялся. — С чего это вдруг?

— Ты не знаешь, какое у нас мороженое, такого ты и в Ленинграде не найдешь. Это первое. Во-вторых, поглядишь, как такое мороженое едят. Все местечко сбегается, когда я за него сажусь. Ну, а в-третьих, тебе самому не мешает малость охладиться. Разве я не вижу, как ты загорелся? Нет, братец, не для таких, как мы, эти барышни. Таким, как мы, нельзя забывать о пролетарской выдержанности. Думаешь, классовая борьба не касается любви? О-го-го, еще как касается!

Не успели они войти в домик, где на красной ставне был намалеван белый сифон сельтерской, как в открытые окна стали заглядывать любопытные лица прохожих.

Вместе с пятью блюдцами мороженого — по четыре шарика на блюдце, каждый в яйцо величиной — буфетчица, черномазая проворная бабенка с пухлыми белыми руками, принесла и поставила на столик часы.

— Так сколько минут ты мне даешь на все это дело?

Кто-то из стоявших под окном крикнул:

— Пять минут!

Липа повернул голову к окну: