Повести, рассказы
Шрифт:
Когда она впервые увидела его возле себя в море, они не были настолько знакомы, чтобы спросить его, чем он занимается. Но почему она сейчас не спрашивает его, кто он? Сейчас они ведь уже знакомы. Но ей показалось, он потому так подчеркнуто сказал «у меня такая профессия», как будто предложил ей самой определить, кто он и чем занимается.
Рафаил Евсеевич, словно догадавшись, что Лина начнет подбирать ему профессию, произнес:
— Не утруждайте себя, все равно не догадаетесь, как и я не догадался, кто вы, хотя полной уверенности в том, что вы не имеете отношения к театральному миру, у меня до сих пор нет. Так мне подсказывает
Лина невольно осмотрелась, не слышит ли их кто-нибудь, и удивленно спросила:
— Что значит «пока»? — Она не заметила, как сняла с головы шапочку. Но больше уже не надевала ее — она забыла о жаре, от которой собиралась укрыться в море, и теперь уже никуда не спешила.
Рафаил Евсеевич понял это. Освободив ей тенистое место на своем лежаке, он спокойно, но голосом, не допускающим возражения, ответил:
— Я вижу, вас удивил мой вопрос, словно никогда не слыштали старую поговорку: «От сумы и тюрьмы...» Первая половина поговорки сейчас полностью отпала, сума давно отжила свой век, и даже тот, кто нуждается, больше ее не наденет, хотя ему бы не пришлось, как когда-то, идти из города в город, из деревни в деревню, ему и одного многоэтажного дома было бы предостаточно, чтобы набить доверху суму. Но тюрьма, Лина Самсоновна, свой век не отжила. И адвокаты не сидят пока без работы, на нас пока еще спрос довольно большой.
— Но для меня, значит, вы сделаете исключение, не заставите стоять к вам в очереди? Это вы желали мне сказать? Хотелось бы все-таки знать, почему вы думаете, что я должна буду к вам обращаться?
— Разве я вам не сказал: «От сумы и...»
— Я серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю. Не знаю, много ли найдется людей, которым не понадобился бы адвокат. Не знаю, может быть, вы исключение. Исключения бывают. Но себя самого исключением я не считаю: давно нуждаюсь в адвокате, но не могу пока найти его. Не всякий возьмется меня защищать. Я первый не взялся бы защищать себя самого. Может быть, вы возьметесь?
— Бесплатно или за гонорар?
— Вы все еще думаете, что я шучу?
Он пристально посмотрел на нее, и от его взгляда Лина почувствовала себя, словно сидела полунагая не на пляже, а в юридической консультации, куда пришла за советом, — и невольно стыдливо скрестила на груди руки. Глаза ее, которые, кажется, улыбались даже тогда, когда лицо оставалось серьезным, теперь изменились. Лина не могла понять, зачем он ей все это говорит. Но она его не прерывала, его невозможно было сейчас прервать. Он говорил так, словно не к ней он сейчас обращался, а к переполненному судебному залу:
— Недавно мне пришлось выступать на одном процессе. Судили большую группу преступников, мерзких, отвратительных подонков. И мне, которому подсудимые были, наверно, отвратительней, чем прокурору, потому что адвокат всегда больше знает о преступниках, чем прокурор, пришлось их защищать. И я их защищал. Вместо того чтобы требовать более суровой кары, чем требовал прокурор, я выступаю против него и добиваюсь у суда смягчения приговора. Я знаю, что вы мне скажете: на то я и адвокат! Мне иначе и нельзя. Но против себя, против собственной совести я совершаю преступление? Нет, Лина Самсоновна, вам я бы тоже не доверил быть моим адвокатом.
— Почему? — Ее глаза снова улыбались.
— Потому что вы сами
Ах вот в чем он ее подозревает, вот почему он ее спросил, не пришлось ли ей иметь дело с адвокатами! Что ей сейчас мешало ответить, Лина сама не понимала, как не понимала, действительно ли он такой, каким представляет себя, или нарочно выдает себя за такого. Вот он советовал ей смотреть на жизнь проще, забывать и не думать, а сейчас спрашивает у нее, сколько раз она переплачивала шоферам такси. Она понимает, что не о переплате идет речь, не это его занимает, а то, что никто не видит в этом ничего предосудительного. Но какое отношение она имеет к тому, что он переплатил за костюм, который перед поездкой сюда купил?
— Вдумайтесь только. — Рафаил Евсеевич не просил, а требовал. — Я, знающий наизусть Уголовный кодекс, переплачиваю за костюм. И где?! В государственном магазине. И кому? Человеку, получающему от государства зарплату так же, как я, как вы, как любой рабочий и служащий. Но хуже другое — продавец вовсе не требовал от меня незаконного вознаграждения. Я сам предложил ему деньги, сам приучил его к этому. А кончается это тем, что продавец рано или поздно обращается к адвокату, к такому, как я, и просит, чтобы его защитили. И его защищают. Но какое право я имею его защищать, если знаю, что в совершенном им преступлении я, может быть, больше виноват, чем он?!
Лина все еще не понимала, зачем он заговорил с ней об этом, но когда Рафаил сказал: «Никто еще так не знал человеческую душу, как Достоевский», — она перебила его:
— Я тоже читала Достоевского, но... Вы на меня не обидитесь? — Лина на минуту задумалась и очень осторожно дала ему понять, что она на его месте давно бы оставила адвокатуру... — Нельзя быть адвокатом, если видеть в человеке только плохое.
— Насколько я понял, вы предлагаете мне стать прокурором?
— Прокурор тоже должен любить людей. Нельзя видеть в каждом пятнышке проказу и в каждой искре пожар.
— Вы, случайно, не прокурор? — спросил, улыбаясь, Рафаил Евсеевич, закинув голову, словно только теперь заметил, какая Лина высокая.
— Если я вам подхожу больше как прокурор, чем адвокат, тогда... Нет, вы непременно должны поменять профессию. Тот, кто никому не верит, не может быть адвокатом, Ну, а если я покажу вам свой диплом, вы поверите, что я инженер, или тоже нет?
— Напрасно вы обо мне так думаете, Лина Самсоновна. Если я в человеке первым делом вижу плохое, а не хорошее, то у меня для этого есть причины.
— Мне кажется, что единственная причина здесь в том, что вы поселились, как сами сказали, на задворках жизни и постоянно общаетесь с жителями задворок. Они вас, видимо, так плотно обступили, что вы за ними перестали видеть людей, как не видишь за деревьями леса.
— Но лес, Лина Самсоновна, состоит из деревьев. Люди очень восприимчивы. Или вы думаете, что только в наших с вами городах адвокаты не сидят без дела? На Достоевского можно вполне положиться. Никто так не знал человека, как он. Читая его, я иногда думаю — не придется ли человеку снова проделать ту же дорогу в пустыне, которую проделали его предки, как об этом рассказывается в Библии, чтобы его внуки и правнуки никогда не имели бы дела с прокурорами и адвокатами.