Повести в Белых Халатах
Шрифт:
– Мне кажется, Рудик пытался думать о чём-то другом, чтобы не прерывать докладчицу своим ржанием, – высказал мнение смеющийся Сиротин.
Мы пристроились в конец очереди, скопившейся у входа в зал.
– Ты мне место занял? – спросила я Захара.
– Нет, – ответил он. – Будешь, как обычно, сидеть у меня на коленях.
Наши места во время перерыва оставались под охраной Тёткина, который собрал вокруг себя довольно большую компанию молодых женщин и оживлённо с ними беседовал. С первого взгляда я поняла, что все они работают в фармакологических компаниях. Не знаю как, но представителей этой профессии нельзя
Тёткин старался вовсю, развлекая слушательниц анекдотами по специальности:
– Молодой гинеколог делает обзор нового препарата для коллег: «Основным побочным действием препарата является нарушение менструального цикла, что встречается только у женщин…»
Дамы мило хихикали, и Марк был предельно доволен вниманием.
– Или вот ещё из рекламы слабительного: «Наше новое средство действует мягко и незаметно, даже не нарушая вашего сна!»
Тут уже засмеялись и Сиротин с Малаковым, а я зааплодировала, давая тем самым понять, что концерт Тёткина окончен и слушателям пора расходиться.
Следующий доклад был чрезвычайно интересным и полезным. Врач-радиолог рассказывал о конференции в Штатах, с которой он только что вернулся. Разница в организации диагностики у нас и в Америке огромна. Начнём с того, что ультразвуковые исследования у них проводятся техником. То есть доктора, как правило, больных не видят, а заключения делают по снимкам, которые для них подготавливают помощники. Я уже слышала об этой системе несколько раз, но не переставала удивляться. Ведь УЗИ – это не рентген, который даёт панорамный снимок, и ты видишь всё, что можно увидеть, и не видишь того, чего нельзя. У нас рентген-снимки тоже делаются техниками, а врач их только описывает. Но ультразвук – совсем другая история! Всё зависит от того, кто смотрит. То есть в Америке диагностика полностью доверена техническому персоналу, который решает, патологию он видит или норму. И в зависимости от собственного мнения принимает решение, сделать снимок или нет, показать свою находку доктору как патологию или не показывать, потому что это вариант нормы.
Я частенько задумывалась, смогла бы писать заключения по снимкам, сделанным для меня кем-то другим. Раньше ответом было категорическое «нет»: зачастую невозможно сделать заключение даже по снимкам, сделанным другим врачом. В ультразвуке ты сам должен увидеть патологию (или норму), чтобы написать грамотное, полезное в плане постановки диагноза заключение. Но позднее я своё мнение поменяла, потому что посмотрела на проблему с точки зрения американского менталитета. Кто сказал, что задача радиологов – постановка диагноза? Его задача – описать снимки! Он это и делает и за это получает деньги. Задача техника – сделать снимки в соответствии с уровнем своего опыта, знаний и понимания того, что он видит. Он тоже за это деньги получает. Семейный доктор, который должен поставить диагноз, направит пациента ещё на пять-десять различных исследований, а потом будет составлять пазл. Если будет… Это в России от врача ультразвуковой диагностики ожидают диагноза и пациент и лечащий врач, забывая о том, что УЗИ – это всё-таки вспомогательный диагностический тест. Так что спрос с нас – «узистов» на родине гораздо строже.
Так, рассуждая о превратностях
– Привет! – обнимая меня одной рукой, сказал Витя. – Рад, что ты выбралась, а то пришлось бы мне твой заказ по всему городу с собой таскать.
– Привет-привет! – я чмокнула его в колючую щёку. – Отдай мое сокровище!
– У меня для тебя обалденный сюрприз! – Шустер посмотрел на меня загадочно.
– Какой? – заинтересованно спросила я.
– Ну, во-первых, вместо одной книги я привёз две.
Не дослушав, я взвизгнула от радости и протянула руки к его чемоданчику:
– Давай!
– Не беги впереди паровоза. Вторая тебе не по специальности. Они давали несколько на выбор, и я взял по эпилептологии.
Я вопросительно посмотрела на Витю:
– По эпилептологии?
– Да, я привёз её Кильчевскому – нашему начальнику по учебной работе.
– И… Какого хрена?
– Недальновидная ты, Нинка.
– И что я должна разглядеть в твоих хитроумных рокировках?
– А то, что, получив книгу, Давид Абрамович спросил у меня, кто среди коллег ещё владеет английским и кого бы я порекомендовал в следующем году послать со мной на конференцию.
– И?
Мне не терпелось услышать конец истории.
– Я сказал, что Нинка Лето будет лучшей кандидатурой, которая хоть фамилией не вышла, зато английский знает прилично, но, увы, без меня она никогда дальше Мухосранска на конференцию не выедет.
Я в порыве непритворной радости обхватила Витю за шею и снова чмокнула в щёку.
– Шустер, какой ты шустрый! Не зря я тебя так люблю!
– Вот, – улыбнулся Витя, – почаще мне это говори. Это повышает мою самооценку.
Я рассмеялась.
– Ну, с самооценкой, насколько я знаю, у тебя никогда не было проблем.
Из зала стали появляться люди: по-видимому, объявили короткий перерыв. Я решила воспользоваться моментом, чтобы вернуться в аудиторию. Расцеловав шустеровские щёки в третий раз, я отправилась на своё место, где меня вопросом встретил Захар:
– Ты где так долго пропадала?
– Витя привёз мне книги. И знаешь, он практически договорился, чтобы в следующем году я тоже поехала на конференцию!
– С ним? – недовольно спросил Малаков.
Я немного задумалась, прежде чем ответить, потому что об этом аспекте я даже не подумала.
– Ну да, а ты о чём переживаешь?
– Я обо всём переживаю, если это касается тебя, – проворчал Захар и демонстративно отвернулся от меня.
«Ревнует – значит любит», – решила я и, аккуратно пристроив моё сокровище-книгу на соседнее сидение, переключилась на начинающуюся лекцию.
По прогнозу погоды к вечеру ожидался дождь, а потому всех выходящих из здания больницы по окончании конференции приятно радовало солнце и отсутствие облаков на небе.