Повести в Белых Халатах
Шрифт:
Терапевт восседал в окружении трёх интернов, присланных для ознакомления с консультативными приёмами. Марк, подрабатывающий в медицинском институте, периодически приводил в клинику своих подопечных и частенько привлекал коллег к процессу обучения, понятно, на добровольных началах. Вот и сейчас, увидев меня, Тёткин оживился:
– Входите, Нина Викторовна, рад вас видеть!
Интерны повернули головы в мою сторону и поздоровались.
– Мы как раз обсуждали диагностику панкреатита. Было бы чудесно, если бы вы смогли показать на вашем волшебном
– Нет проблем, коллеги. Если один из вас согласится стать подопытным кроликом, другие получат возможность заглянуть в брюшную полость с помощью ультразвука.
Интерны заулыбались, и один из них предложил свой живот в качестве учебного пособия.
– А можно котиком, а не кроликом? – пошутил молодой человек. – У меня фамилия Кошкин.
– Можно, – согласилась я. – Прошу следовать за мной! – и помахала Тёткину рукой.
– А ты чего приходила-то? – спросил Марк.
– Потом, – ответила я и поспешила за интернами, которые, похоже, знали дорогу к моему кабинету не хуже меня.
Уложив добровольца на кушетку, я начала демонстрировать протокол обследования органов брюшной полости. Кошкин был худосочным, а потому органы его были видны практически и без ультразвука.
– Панкреатит, как вы знаете, – комментировала я, – выгребная яма гастроэнтерологии, куда сваливают всё, что не смогли объяснить другими диагнозами, такими, как язвенная болезнь, желчнокаменная болезнь и так далее.
Я вывела на экране изображение поджелудочной железы.
– Вот, коллеги, полюбуйтесь на идеальную картинку. Так выглядит здоровая железа, и такое изображение удаётся получить довольно редко. У пациентов со вздутием живота и ожирением, а именно они составляют большинство направляемых на УЗИ, поджелудочную, как правило, видно плохо, а потому наше заключение будет таким же нечётким и весьма подходящим для пополнения выгребной ямы диагноза.
Дообследовав подопытного «котика», на удивление демонстрирующего исключительно здоровые внутренние органы, я распрощалась с молодыми коллегами, пожелав им успехов.
Не успев закрыться за интернами, дверь в кабинет снова распахнулась. На пороге стояла Олимпиада Петровна, продолжая беседовать с кем-то в коридоре. Я оторвалась от бумажной работы, за которую только что принялась, и терпеливо ждала, когда посетительница обратит внимание на меня. Женщина выполняла в клинике обязанности культурно-массового организатора.
– Собираю деньги на день рождения Людмилы Борисовны, – наконец объяснила она цель своего визита.
Я потянулась за кошельком к сумке и, достав деньги, внесла взнос за себя и за Таню.
– Вы, как всегда, Нина Викторовна? По поводу меню – к Тане?
– Точно так, Олимпиада Петровна.
Обычно денежными вопросами организация мероприятий не ограничивалась. Олимпиада Петровна раздавала задания – кому что приготовить. Я предпочитала вносить деньги за себя и за свою медсестру, а Татьяна брала на себя ответственность за кулинарные шедевры от нас обеих.
– Дорогая
Я улыбнулась:
– Олимпиада Петровна, я не хочу мужа-бегемота. Согласна отдать свою руку и сердце только шеф-повару из элитного ресторана!
Она махнула рукой и, заслышав голос Сирина в коридоре, поспешила покинуть мой кабинет, громогласно взывая:
– Доктор Сирин! Доктор Сирин! Минуточку!
Глава 14
Нескучный день
До открытия клиники оставалось ещё полчаса, но я пришла раньше, чтобы до приёма увидеть Захара.
В последнее время пересекались мы нечасто. В те редкие дни, когда Малаков не дежурил, жена старалась максимально загрузить его семейными обязанностями: концерт в музыкальной школе, соревнования по гимнастике, родительское собрание в детской театральной студии… Я начала привыкать встречаться с ним исключительно на работе. Привычный к ночным дежурствам, не заезжая домой, он мчался вести консультативные приёмы.
В клинике ещё никого не было, кроме двух регистраторов. Захар, зная, что я его жду, зашёл в мой кабинет и закрыл дверь на замок. Я села на стол и протянула руки ему навстречу. Он обнял меня и поцеловал в затылок.
– Здравствуй, Солнце моё!
– Ты выглядишь уставшим, – заметила я. – Дежурство тяжёлое?
– Оперировали всю ночь, – подтвердил Захар мои догадки.
Малаков сел на стул и положил голову мне на колени. Волос у него было немного, но это его не портило, а, наоборот, придавало своеобразный шарм и подчёркивало мужественность. Перебирая мягкие как шёлк чёрные кудри на затылке, я спросила:
– Малаков, ты какой национальности?
– Русский по паспорту.
– Ну, по паспорту понятно, – усмехнулась я. – А кровей каких?
– Мать говорила, что кто-то в роду был из кавказцев, – ответил Захар, чуть подумав.
– Ну, тогда понятно, откуда эти смоляные завитки и глаза-вишни.
Я подняла его голову и чмокнула в высокий лоб.
– Давай перебираться в ординаторскую, скоро Татьяна придёт и застукает нас на месте преступления.
Он нехотя поднялся, снова обнял меня, уронив голову на плечо, притворно похрапел и прошептал мне в ухо:
– Кофе хочу.
Я взяла его руки и, поцеловав ладони, ответила:
– Всё, что пожелаете, доктор.
Я люблю целовать его руки – руки хирурга. Кто-то может сказать, что руки нужно целовать женщине. А я не согласна! Руки нужно целовать любимым, и особенно если это руки золотые! Я целовала каждую линию на его ладони, накрывая ею своё лицо, каждый палец, представляя, как много жизней эти руки спасли, не переставая трудиться, и сколько ещё спасут.
Поначалу Захар смущённо пытался отнять ладони от моего лица и шептал: «Ну что ты, Солнце», – но я не отпускала. А сейчас, принимая поцелуи, он весь превращался в нежность, пряча лицо в моих волосах, замирал, наслаждаясь моментом…