Повести
Шрифт:
дыхание, свистел в камнях, часто меняя направление - даже не понять было, откуда он дует.
Вскоре совсем стемнело, громады скал слились в одну непроглядную массу, черное, беспросветное
небо сомкнулось с горами. Стало так темно, что Иван то и дело оступался, натыкался на камни,
несколько раз больно ушиб ногу, и тогда впервые им овладело беспокойство - где тропа? Он согнулся,
внимательно вгляделся, попробовал нащупать тропу ногами, но кругом были одни камни, и он понял, что
они
Выпрямившись, он отвернулся от ветра и стал ждать, пока подойдет девушка. Когда та доковыляла до
него, Иван бросил: «Постой тут!» - а сам пошел в сторону. Джулия восприняла это молча, почти
равнодушно, сразу опустилась на камень и скорчилась от холода. Он же, сдерживая в душе тревогу,
отошел еще дальше, всматриваясь под ноги и время от времени ощупывая землю ногами, - тропы не
было. Постепенно в воздухе что-то замерцало, он протянул руку и понял: это пошел снег. Мелкая редкая
крупа косо неслась из ветреной черной мглы, понемногу собираясь в ямках и щелях. Иван стоял,
вглядываясь в темноту, и напряженно думал, что делать дальше. Снег сгустился, внизу постепенно
светлело, и вдруг он увидел неподалеку извилину потерянной тропы.
– Эй, Джулия!
– тихо позвал он.
Девушка почему-то не откликнулась. Он, продрогнув, с растущей досадой в душе ждал. «Что она там,
заснула? Вот еще дал бог попутчицу! По бульварам с такой прогуливаться», - сердился он. А ветер по-
прежнему люто бился о скалы, снежная крупа густо сыпала с неба, шуршала по камням; вконец зашлись
от холода ноги. Руки он спрятал в рукава; за пазухой жег тело настывший пистолет.
– Эй, Джулия!
Она не ответила, и он, выругавшись про себя, с неохотой, ступая на мокрые холодные камни, пошел
туда, где оставил ее.
Джулия сидела на камне, скорчившись в три погибели, прикрыв колени тужуркой. Она не отозвалась,
не поднялась при его приближении, и он, предчувствуя недоброе, остановился перед ней.
– Финита, Иван!29 - тихо проговорила она, не поднимая головы.
Он промолчал.
– Как это финита? А ну вставай!
– Нон вставай. Нет вставай.
– Ты что, шутишь?
Молчание.
– А ну поднимайся! Еще немного - и перевал. А вниз ноги сами побегут.
Молчание.
– Ну, ты слышишь?
– Финита. Нон Джулия марш. Нон.
– Понимаешь, нельзя тут оставаться. Закоченеем. Видишь, снег.
Однако слова его на девушку не производили никакого впечатления. Иван видел, что она изнемогла, и
начал понимать бесполезность своих доводов. Но как заставить ее идти? Подумав немного, он достал
из-за пазухи помятую краюшку хлеба и, отвернувшись от ветра, бережно отломил кусочек мякиша.
– На вот хлеба.
–
Джулия встрепенулась, сразу подняла голову. Он сунул ей в руки кусочек, и она быстро съела его.
– Еще хляб!
– Нет, больше не дам.
– Малё, малё хляб. Дай хляб!
– как дитя, жалобно попросила она.
– На перевале получишь.
Она сразу замкнулась и съежилась.
– Нон перевал!
– Какой черт «нон»?! - вдруг закричал Иван, стоя напротив. - А ну вставай! Ты что надумала?
Замерзнуть? Кому ты этим зло сделаешь? Немцам? Или ты захотела им помочь: в лагерь вернуться?
Ага, они там тебя давно ждут!
– кричал он, захлебываясь от ветра.
Она, не меняя положения, вскинула голову:
– Нон лагерь!
– Не пойдешь в лагерь? Куда же ты тогда денешься?
29 Все, Иван! (итал.)
24
Она замолчала и снова поникла, сжалась в маленький живой комочек.
– Замерзнешь же! Чудачка! Загнешься к утру, - смягчившись, сказал он.
Ветер сыпал снежной крупой, крутил вверху и между камнями. Хотя снег, был мелкий, все вокруг
постепенно светлело, стала заметна тропа, и проглядывались изломы камней. Без движения, однако,
тело быстро остывало и содрогалось от стужи, переносить которую становилось уже невмоготу.
– А ну вставай!
– Иван рванул ее за тужурку и по-армейски сурово скомандовал: - Встать!
Джулия, помедлив, поднялась и тихо поплелась за ним, хватаясь за камни, чтобы не упасть. Иван,
насупившись, медленно шел к тропе. Он уже начал думать, что все как-нибудь обойдется, что самое
худшее в таком состоянии сбиться с ритма, хотя бы присесть, и тогда потребуется значительно больше
усилий, чтобы встать. Вдруг уже возле самой тропы сильный порыв ветра стеганул по лицам снежной
крупой и так ударил в грудь, что они задохнулись. Джулия упала.
Иван попытался помочь ей подняться, взял девушку за руку, но она не вставала, закашлялась и долго
не могла отдышаться. Наконец, сев на камень, тихо, но твердо, как об окончательно решенном, сказала:
– Джулия финита. Аллее! Иван Триесто. Джулия нон Триесто.
– И не подумаю.
Иван отошел в сторону и тоже сел на выступ скалы.
– А еще говорила, что коммунистка, - упрекнул он.
– Паникер ты!
– Джулия нон паникор!
– загорячилась девушка.
– Джулия партыджано.
Иван уловил нотки обиды в ее голосе и ухватился за них. «Может быть, это растревожит ее», -
подумал он.
– Трусиха, кто ж ты еще?
– Нон трусиха, нон паникор. Силы малё.
– А ты через силу, - уже мягче сказал он.
– Знаешь, как однажды на фронте было? На Остфронте, куда