Повестка в монастырь
Шрифт:
Антоний посмотрел на небо. Времени было, конечно, уже много.
Знал бы, что машина сломается, он вышел бы раньше. Теперь отсюда, даже если срезать путь, километров пятнадцать будет, не меньше.
– Мне надо идти, брат, – сказал он. – Действительно, надо.
Достал котомку с заднего сиденья, пожал монаху руку. Тот вздохнул и перекрестил его.
Скорым и размашистым шагом Антоний отправился в путь. Идти было не тяжело. Дневная прохлада постепенно спадала, ветер с моря приятно холодил спину.
Пройдя несколько километров,
Но Антоний чувствовал свои силы и без опаски продирался через колючие кусты.
Сначала все шло хорошо. Направление он выдерживал правильно, и по всем расчетам уже должна была показаться вершина. От нее до монастыря оставалось рукой подать. Но приближался вечер, и солнечного света становилось все меньше. Тени удлинялись, а лучи в кустарнике переплетались в причудливой мозаике. Скоро он понял, что заблудился. И вместо того, чтобы выйти к небольшому ручейку, стекающего к морю, дорога резко ушла куда-то вниз, потерявшись между валунами.
Антонию стало неприятно. По спине пробежал холодок, и он был уже не от морского ветра. Остаться ночью вне стен монастыря для монаха было делом немыслимым. Да, Афон, конечно, святое место. Но, в то же время, это и поле битвы Добра и Зла. Не зря с наступлением темноты ворота монастыря закрываются, словно крепости.
Ночью по острову не ходит никто.
Дорога уже почти перестала быть различимой. Пару раз споткнувшись о камни, Антоний громко, совершенно не таясь, стал творить Иисусову молитву.
– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного!
Он хотел сотворить крестное знамение, но не успел.
Они вышли из-за поворота неожиданно, словно здесь были всегда.
Или его поджидали.
Числом около десяти, низкого роста, как дети. Только лица сморщены как у стариков и глаза горят злобой.
– Антоний! Антоний! – Закричали они пронзительными голосами. – Монашек славный! Идем за нами! Мы тебе благодать дадим! Ты же здесь за благодатью пришел! Начитался в книжках, благодати захотелось!..
Антоний похолодел.
К появлению нечисти можно готовиться всю жизнь, но чаще всего она настигает врасплох.
Святые отцы, конечно, славные воины, но что взять с него, молодого и неопытного монаха?
Он застыл, как столб, оцепенев от ужаса.
Самое страшное было то, что они угадали его самый большой грех. Скрытый и потаенный. Конечно, целью его монашеской жизни было приближение к Богу. Но больше всего в глубине души он стремился к той благодати, о которой читал в святоотеческих книгах. Он, конечно, понимал, что благодать нужно заслужить
– Благодать! Благодать!.. – Визгливо кричали исчадия. Они обступили его вплотную и образовали хоровод.
Резкая, неприятная песня резанула уши. Она совершенно была в диссонансе с окружающей действительность, была не от мира сего, поэтому противно и навязчиво залезала голову, туманила мозги, лишая способности действовать.
Антоний стоял, не в силах даже перекреститься.
Хоровод между тем подтягивал его к пропасти. Визгливая мелодия прерывалась диким хохотом, и от этого душа леденела еще больше.
– Давай, Антоний! Вознесись на небо! Сейчас ты будешь на небесах! Ты же этого хотел!..
Сатанинское отродье приплясывало и кривлялось, чувствуя свою силу. – Ты же этого хотел!.. Ты же этого хотел!..
Антоний пытался что-нибудь сделать, но не мог. Все тело словно связали липкой и прочной паутиной.
Когда до гибельного падения оставалось всего несколько шагов, слабенькая мысль, словно на последнем издыхании, появилась в его голове.
Это была мысль об Иверской Божьей матери.
«Матушка, – прошептали непослушные губы,– спаси! Я же только сегодня у тебя был…»
Собственно, больше ничего не потребовалось.
Наваждение исчезло. Словно и не было в помине.
Антоний отпрянул от обрыва, судорожно хватаясь за кусты. Тело пронзило холодным потом. Рука сама собой лихорадочно заметалась в крестном знамении.
Он побежал по дороге прочь от этого страшного места. Куда-нибудь, только подальше!..
И – странное дело! – скоро показалась вершина, которая должна уже была час назад служить ориентиром.
Страх постепенно уходил. Антоний нервно рассмеялся:
– Ишь, дьявольское отродье! Взять решили! Как бы не так!..
Через некоторое время даже появилось настроение. Он уже думал о том, как будет рассказывать братии о своем приключении и как удалось справиться с нечистью.
И тут, когда до стен родного монастыря, оставалось совсем немного, Антоний, воодушевленный своей силой, сделал очень большую ошибку.
Он остановился, повернулся к ночным сопкам и потряс кулаком:
– Да хоть все силы ада! Я со всеми справлюсь…
В монастырь он успел вовремя. Ворота еще не закрывали. До акафиста надо было успеть доложиться эконому и сделать несколько незначительных дел.
После всенощной игумен сказал Антонию, чтобы тот задержался. Это было необычайно, так как обычно все поручения передавались через эконома. И если игумен лично кого-нибудь вызывал, значит, обстоятельства были экстраординарные.
Дождавшись, когда братия выйдет из храма, они сели на лавочку в пределе. Игумен выглядел растерянным и долго не мог начать разговор, подбирая слова.