Повторение пройденного

Романов Герман Иванович

— Дивизии, вернее их «номера», забирай. Маршевое пополнение из ленинградцев отправлю — снарядами подсоблю, у нас пока есть. Но Мгу отбивать надобно, хотя прекрасно понимаю, что наступать на полнокровный танковый корпус будет трудно…

— Ты сам в успех веришь? Я нет, потому что видел войска. Удержать позиции еще смогут, а вот наступление неизбежно провалится. Не смогут они, да и мы тоже. Только резервы без всякой пользы изведем, когда германцы на штурм Ленинграда пойдут. Иначе надо воевать, иначе.

Кулик усмехнулся, все лицо маршала буквально перекосило на одну сторону, и это обеспокоило Климента Ефремовича.

От нервного перенапряжения инсульты случались частенько, и люди умирали в большинстве случаев — лечить толком не умели. Некоторые выздоравливали, но речь долго восстанавливалась, и зачастую поражался мозг. То, что старый соратник выдержал «удар» многого стоило, а «наваждению» он не удивился — ведь болезни иной раз и пользу принести могут, а это как раз такой случай. К тому же что такое предвидение, которое бывает с вещими снами, отнюдь не досужие разговорчики, пару раз в жизни сталкивался с этим.

— Как именно? Ты знаешь? И для чего карту пометками «засыпал»? Это ведь штурм Ленинграда, я правильно понимаю?

Ворошилов с растущим напряжением ждал ответа, но Кулик молчал, только курил, прижав левую ладонь к орденам, лицо побледнело. И тут Климент Ефремович увидел, как у того из уха стала вытекать кровь, тонкая алая ниточка потянулась вниз, капля упала на плечо — на кителе появилось красное пятно. И это встревожило не на шутку — маршал открыл шкафчик, достал бутылку коньяка, щедро плеснул рубиновой влаги в стакан, пролил. Сунул в ладонь приятеля, сжал пальцы.

— Пей, Гриша, пей — поможет. Да пей же!

Тот как воду машинально выпил поднесенное, и содрогнулся, на лице появилась характерная гримаса, будто впервые в жизни спиртное попробовал, хотя по жизни без оного питья никогда не обходился. В очередной раз, удивившись поведению старинного знакомца, Климент Ефремович, тем не менее мысленно отметил, что народное средство явно помогло — Кулик стал приходить в себя, на лице появился румянец, а взгляд стал осмысленным.

— К врачам тебе надо, Гриша, вон как тебя лихорадит. Давай, мы тебя здесь в клинику определим…

— Да пошли они все, — тот привычно огрызнулся, именно это и успокоило Ворошилова — Кулика всегда обвиняли в грубости и хамоватости, и у подчиненных особой любовью он никогда не пользовался. И взглянув на выпавший из пальцев окурок, достал из пачки папиросу.

— Ты знаешь, каково умирать, когда броневик вспыхивает спичкой, а ты внутри сидишь? И взрывом тебя выбрасывает из него, оторвав обе ноги и правую руку, а ты, бля, при этом остаешься живым, но обожженной головешкой, хотя вся броня взрезана и изогнута. И подыхаешь долго, в полном сознании находясь, а тебя боль корежит.

Лицо Кулика снова задергалось, желваки на скулах заходили тугими валиками — смотреть было страшно на это зрелище. Но маршал неожиданно успокоился, пробормотав:

— Вот такая хрень на разум и приходит, Клим, сам удивлен. Рука и ноги, будто не свои, сами по себе живут, и дергаются.

И кхекнув, неожиданно произнес:

— Водка лучше, у этого вкус странный, яблоками и клопами отдает. Но ничего, вроде помогло — отпустило.

Кулик притронулся ладонью к сердцу и только сейчас закурил папиросу — Климент Ефремович поднес спичку, которой чиркнул по коробку. Да и сам плеснул себе в стакан, уж больно встреча вышла тягостной.

— Немцы на штурм

Ленинграда скоро пойдут, но город им вовек не взять — он сам по себе одной сплошной укрепрайон. Ты ведь хорошо представляешь, что означает вести здесь уличные бои. Да и как ворваться в город без больших потерь, если у нас тут больше трех десятков одних двенадцатидюймовых орудий, только на линкорах их по дюжине. А если все береговые и корабельные пушки воедино собрать, да железнодорожные транспортеры, то несколько сотен стволов крупного калибра наберем. Это силища неимоверная, если на участке прорыва заградительный огонь поставить, то танковую армию со всем ее дерьмом перемешает с землею. Нет, не прорвутся, надо только правильно все организовать, по секторам распределить, да пристрелять, поставив корректировщиков с надежной связью, то пока есть снаряды, любой штурм отразить можно с легкостью. Тут местность открытая, высот мало — дивизии ведь скрытно подвести нельзя. Вот и бить по ним, терзать — грамотно действовать надо, грамотно. Наши достоинства приумножать, недостатки исправлять на ходу и быстро — они только воевать мешают. Я тут на карте тебе прикидки сделал, город ведь звездой расходится, одних железнодорожных веток семь расходится с южной стороны — это какой маневр артиллерией можно быстро провести.

Глаза маршала Кулика уже горели фанатичным блеском, и Ворошилов неожиданно почувствовал облегчение и даже спокойствие. В таком состоянии Григорий Иванович много пользы принести может, разбирается он в своих пушках, понимает толк. А что немного не в себе, так из такого положения пользу извлечь надобно, раз только о войне и думает, вон, как карту расчертил, да на ней места «живого» нет, все значками усыпано, секторами и стрелками. Умереть ведь в любую минуту может, а так хоть делом занят будет, и даже в таком состоянии горы свернет. И поможет ведь, чертяка, нужно только к нему подход сейчас найти.

Однако додумать маршал не успел — неподалеку, примерно с километр южнее, громыхнуло, стекла в оконных рамах зазвенели. А через минуту шарахнуло где-то позади Смольного, послышались крики, и звон разбитого стекла — не помогла оклейка бумажными лентами. Но большое потрясение произвел неимоверно спокойный голос Кулика.

— Недолет с перелетом означает что в «вилку» берут, бьют по счислению, выверяя на карте. Следующий снаряд наш с тобой, Клим, и калибр серьезный, судя по всему, девять с половиной дюймов…

240-мм осадное орудие Круппа К-3 — именно из таких чудовищных стволов немцы сделали по Ленинграду первые выстрелы 4 сентября 1941 года. И вели огонь всю осаду, методично терроризируя и разрушая город. Но после начала зимнего контрнаступления 1944 года, побросали их, не сумев вывезти — собственную шкуру спасали в первую очередь…

Глава 14

— Надо же, всего сто миллиметров калибр у моряков, а страху на германцев наводят изрядно — лупят и лупят, как заведенные. Их бы позавчера или вчера — из Мги немцев бы вышибли!