Повторение пройденного
Шрифт:
Последнее явно было сказано в оправдание, но маршал так взглянул на командарма, что тот осекся. И предупреждая возможные доводы, сказал, как отрезал, нарочито грубо:
— Трех суток достаточно, чтобы взять управление войсками. У вас штаб и приданные ему подразделения связи, пусть понесшие потери, но выслать делегатов связи вы должны были непременно. Но этого не сделали до сих пор, а только отправляете в штаб фронта сообщения, что армия держится. А ее нет, по большому счету, всего один сражающийся батальон, и тот сводный. Рассчитывать не на что, но кто-то даст ответ за все это безобразие!
Маршал прошелся по комнате, на него боялись смотреть, все прекрасно
— Я прилетел вчера вечером, десяти часов еще не прошло. А потому скажу сразу — 311-я дивизия отошла за Кириши, два часа тому назад я снял ее командира полковника Орленко с должности. Что касается 21-й танковой дивизии, то можете на нее не надеяться — сейчас там и тысячи измотанных отступлением бойцов и командиров не наберется, а танков нет ни одного. Так что командира оной полковника Кузнецова я тоже отрешил от должности. Имею на то полное право, и вообще виновных незамедлительно буду отдавать под трибунал без всякого снисхождения на их прежние заслуги и обстоятельства. Приказ о бывшем командующем Западном фронте и других генералов вам ведь дан был для ознакомления?
Вот теперь глядя на смертельно побледневшие лица генерала и полковника он понял, что нагнал на них жути — казалось, что те прямо на глазах седеют. Но иначе нельзя — растерянность нужно вышибать любыми способами, привести в чувство, и чтобы на будущее зареклись врать, отводя от себя вполне серьезные обвинения. А вот теперь, после того, как они посмотрели на «кнут», и мысленно ощутили его на себе, нужно «скормить» им немного «пряника». Как метко заметил «отец народов» в подобном случае — «гинденбургов у нас нет», а если расстреливать по поводу и без оного, то комсостав можно качественно запугать, но вот нужного результата не получишь.
— Но я понимаю ситуацию, а потому даю вам шанс зарекомендовать себя с лучшей стороны. Войск под рукой у вас нет — все дивизии сплошная нумерация. Зато они у меня есть — синявинские высоты будут сегодня заняты полком из 310-й дивизии. Они есть тот пункт, который не позволит моторизованным дивизиям противника прорваться к Шлиссельбургу. Завтра подойдет еще один полк, а седьмого числа третий с артиллерийским полком и прочими службами и тылами по Путиловскому тракту. Оборону дивизия полковника Замировского будет держать от Гонтовой Липки на востоке, там уже будет выдвинута 286-я дивизия из состава моей армии, до стрелки узкоколеек, западнее совхоза, общим фронтом в десять верст. Удержит позиции, время есть, чтобы окопаться. Вот смотрите на карте.
Григорий Иванович повернулся к адъютанту, тот живо развернул карту, с обозначенными на нее позициями. Генерал и полковник тут же склонились над ней, причем бледность с их лиц схлынула — отлегло от сердца.
— Эта дивизия прикрывает весь центр и левый фланг вашей армии, но она «сырая», недавно сформированная, и толк будет только в обороне — а тут сплошные болота, леса и торфяники. Так что вам необходимо надежно прикрыть правый фланг, что упирается в Неву, пока 1-я дивизия
Маршал остановился, вздохнул — теперь нужно было сделать «хорошенький втык» моряку, но с «политесами». По той своей жизни он прекрасно знал, что для людей подобного склада есть стимулы гораздо лучше любого «кнута и пряника», и намного более полезные и эффективные…
Так случилось в реальной истории, потому что две выдвигаемые стрелковые дивизии 54-й армии развернулись несколько восточнее синявинского плато, и не перекрыли для врага выход к Ладоге. Просто не успели…
Глава 9
— Флотилия ведь сможет оказать поддержку сражающимся у Мги пограничникам, стоит только ввести в Неву канонерские лодки. Или даже стрелять отсюда — на гору у Келколово можно отправить наблюдателей с радиостанцией и опытного корректировщика. На ваших кораблях установлены по два-три 130 мм орудия, а они вполне способны стрелять на сто тридцать кабельтовых. Но почему, когда армия истекает кровью, флотилия не хочет ее поддержать в самый важный момент — ведь пограничники защищают Шлиссельбург, главную базу, и тут стоят боевые корабли, которые ведь могут поддержать убийственным огнем — снаряды на пару пудов каждый.
Моряк побагровел — такой жуткий стыд невозможно сымитировать. А Григорий Иванович тем же расстроенным и недоумевающим голосом, продолжал говорить, он это умел делать, вгоняя в конфуз совестливых, которых и в двадцать первом веке хватало, хотя товарно-денежные отношения порядком испортили нравственность, при них ведь «все продается и покупается».
— Я понимаю, что генералы мало что понимают в боевых кораблях, и в сложности управления их огнем, но я ведь артиллерист, и вы, думаю, хорошо понимаете это дело. И сами могли по-товарищески предложить войскам помощь в трудный момент. Сказать о том вот генералу, поддержать его — видно же, что растерялся, не разобрался в ситуации, решил, что враг силен, и с ним невозможно сражаться. Да, понимаю, что есть риск потери канонерской лодки, но стоит низкая облачность, прижимают туманы, моросит дождь — действия бомбардировщиков врага серьезно ограничены.
Маршал с чувством глубокого удовлетворения увидел запредельную «красноту» — правильно говорят, что в таких моментах «можно прикуривать». Моряк был бы очень рад провалиться на месте, или сгореть от нестерпимого стыда, но «втык» только начался, и теперь требовалось вставить пожилому человеку хороший «фитиль». Ведь, по сути, он уже мягко обвинил моряков в «шкурничестве», причем не голословно, а имея на руках убойные доказательства. И теперь требовалось «густо насыпать в нанесенную рану соли», щедро, чтобы на всю жизнь моряки флотилии запомнили своего командующего, и разговор с ним, а там выводы сделали.