Поймать солнце
Шрифт:
— Ферма «Солнечный цветок», — бормочет она, глядя в небо, и ее глаза закрываются от ярких лучей. — Мне нравится это название.
— Тебе подходит, — говорю я, касаясь ее плеча своим.
Элла прислоняется ко мне, ее голова опускается мне на плечо.
— Не могу поверить, что ты сделал это ради меня. Это слишком, Макс.
Я смотрю на нее сверху вниз, наблюдая, как эмоции отражаются на ее лице.
— Этого никогда не будет достаточно. Ты спасла жизнь моему отцу. И мою тоже. Я бы никогда не смог позволить себе уход за ним… никогда.
— Это меньшее,
— Это было бескорыстно. Храбро. Это свидетельство того, какая ты замечательная девушка и такой всегда была.
Она берет мою руку и сжимает, испуская долгий вздох.
— Было время, когда я считала себя чудовищем, — признается она. — Прямо как он.
Боль пронзает мое сердце, когда я качаю головой при одной только мысли об этом.
— Нет, Солнышко. — Я обхватываю ее рукой и крепко прижимаю к себе, целуя в макушку. — Никто из нас не виноват в ошибках брата. Так не бывает. Их поступки повлияли на нас, но это не делает нас виновными в их грехах, понимаешь?
— Да, — говорит она. — Ты прав. — Сдерживая эмоции, Элла смотрит на низко висящее солнце и мягко улыбается, наши пальцы переплетаются, когда мы стоим вместе в открытом поле. Затем она добавляет: — Думаю, я хочу назвать ее Заря.
Спустя несколько часов Заря крепко спит, свернувшись калачиком рядом с Клондайком, который грызет косточку. Мы с Эллой лежим на спине на обширном поле, плечом к плечу, и смотрим на мерцающее небо. На ферме «Солнечный цветок» наступила ночь, и я вспоминаю тот момент, когда много лет назад мы с Эллой вместе наблюдали за метеоритным дождем Таурид после школьных танцев.
Но не это приковывает наше внимание сегодня.
Это не полумесяц, не сверкающий звездный свет и даже не идеальный момент, когда мы отдыхаем рядом с белой лошадью и молодым щенком.
Это нечто гораздо более мистическое. Более волшебное.
— Посмотри вверх, Солнышко, — говорю я ей, как тогда, когда метеоры раскрашивали небо причудливыми мазками.
Ее веки приоткрываются.
Глаза расширяются.
У нее перехватывает дыхание, а на глаза наворачиваются слезы.
Медленно, почти дразняще, по черному небу начинают расползаться зеленые и розовые ленты.
Танец северного сияния.
Желание Эллы.
Мы не разговариваем, разговор теряется из-за светового шоу наверху. Сияние тянется и извивается по горизонту, двигаясь волнами, каждый всплеск цвета очаровательнее предыдущего, освещая ферму мимолетными вспышками яркости.
Мои глаза затуманиваются слезами.
Этот момент, эта женщина, этот новый танец между нами, разворачивающийся вместе с небом.
Я делаю глубокий вдох, мое будущее становится намного яснее.
Все наконец-то идеально правильно.
Когда небо окрашивается в зеленый цвет, как изумруды в ее глазах, я встаю, расцепляю наши соединенные ладони и говорю ей, что скоро вернусь. Она смотрит, как я бегу к дому, и через минуту возвращаюсь, сжимая в ладони знакомую книгу.
Я протягиваю ей роман — тот самый, который стащил с ее стола, прежде чем покинуть фургон накануне
«Черная красавица».
Элла смотрит на меня, указательным пальцем скользит по корешку, в ее сияющем взгляде читается вопрос. У нее перехватывает дыхание, когда она медленно моргает, затем переводит взгляд на обложку книги, где изображена черная лошадь с белым бриллиантом на лбу. Затем начинает перелистывать страницы, искать, предвкушая великое открытие. Она знает, что там я оставил ей частичку своего сердца.
Когда находит это, у нее вырывается тихий стон, она кивает головой, на глаза наворачиваются слезы.
Там, на самой последней странице, она находит то, что искала.
Последняя строка частично выделена.
Послание от меня ей.
Послание из нашего прошлого, из нашего настоящего, из нашего будущего, написанное так, будто предназначено для нас. Слова под сверкающим небом, подсвеченные неоново-оранжевым стикером:
«Все мои беды позади, и я дома».
ЭПИЛОГ
Элла
Год спустя.
Любовь побеждает все.
Так сказал мне Джона однажды вечером, когда мы готовили на кухне бок о бок, желая удивить маму пиршеством из запеченной утки и домашнего картофельного пюре. Мне тогда было всего пятнадцать, а Джоне — девятнадцать, и я решила, что он знает толк в любви. В конце концов, у него была Эрин. Любовь загоралась в его глазах, когда он говорил о ней, и любовь искрилась в ее милой улыбке, когда она смотрела на него. Мой брат был экспертом в любви, я была уверена в этом. Он был настоящим экспертом во всем.
— Элла, слушай меня, и слушай внимательно, — сказал он, сжав мое плечо, когда посыпал мясо розмарином. — Я многого не знаю, но знаю одно: любовь побеждает все. Любовь побеждает всегда. Если тебе когда-нибудь будет плохо, я имею в виду, совсем плохо, помни об этом, хорошо? Помни, что я люблю тебя. Всегда. И ты пройдешь через это.
Любовь побеждает все.
И все же я всегда задавалась вопросом: какой ценой?
Я сажусь за круглый стол, комната освещена медными лампочками, свисающими со стерильного подвесного потолка.
Он почти не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз.
Его руки и рубашка не забрызганы красным, а глаза по-прежнему смотрят на меня с той же яростной защитой, которую я всегда в них видела. Даже в тот последний роковой день.
— Пятачок. — Взгляд Джоны останавливается на мне, его голос сочится лаской. Он сидит напротив меня, без наручников, но скованный тысячью других способов. — Наконец-то ты пришла ко мне.
Ботинки скрипят по линолеуму, пока сотрудники исправительного учреждения расхаживают по комнате для свиданий, а я смотрю на Джону, который, ссутулившись, сидит на маленьком синем стуле. Он почесывает свою густую рыжеватую бороду и ждет, пока я заговорю, раздвинув колени и покачивая ими туда-сюда, его зеленые глаза сверкают так, словно он никогда не видел ужасов и кровопролития, созданные его рукой.