Поймать солнце
Шрифт:
В моем сердце все еще кипит гнев.
Но помимо этого… в нем есть покой.
Принятие.
Любовь.
Любовь ко мне — к моему благополучию, к моему светлому будущему и ко всем тем людям, которые подняли меня на ноги и поддерживали, несмотря на удары холодных ветров и разрушения от слишком большого количества ураганов.
Люблю ли я Джону?
Люблю ли я этого мужчину напротив, который смотрит на меня так, как будто ничего не изменилось, как будто мы все еще дети с мечтательными глазами, готовящие на
Да.
Я люблю его. Люблю кусочки давно минувшей жизни, за которые все еще цепляюсь, когда мой разум блуждает, а сердце вспоминает. Я люблю человека, которым он был когда-то, человека, которого он показал мне, когда царила невинность, а душевная боль казалась чем-то таким, что случается только в книгах и фильмах.
Мне позволено скучать по мгновениям и лить слезы утраты, когда солнце скрывается и его место занимают тени.
Мне позволено любить его.
Но ключ к исцелению — это когда ты знаешь, за что держаться…
А что нужно отпустить.
Несмотря на любовь.
— Завтра я выхожу замуж, — говорю я Джоне, наблюдая, как выражение его лица меняется на удивленное.
— Ни фига себе, — выдыхает он, выпрямляясь. — Черт, Пятачок. Моя младшая сестренка нашла любовь. Я всегда хотел этого для тебя, ты же знаешь.
Я поджимаю губы, глядя на поцарапанную столешницу.
— Я выхожу замуж за брата человека, которого ты убил.
Он замолкает.
Вокруг нас раздаются голоса: близкие разговаривают с заключенными, сотрудники исправительного учреждения отдают приказы.
Я поднимаю взгляд.
Джона медленно кивает, блеск в его глазах тускнеет.
— Ну, это какая-то извращенная ирония. Полагаю, мне не стоит ожидать приглашения на рождественский ужин, как только выберусь отсюда, да?
Я сглатываю, сердце скручивается колючими узлами.
— Ты чуть не погубил нас.
Он наклоняется вперед, опираясь на стол, его глаза сужаются, предплечья сгибаются, когда он складывает ладони вместе.
— Я защищал тебя, Пятачок. Я спасал тебя от этого мерзкого куска дерьма, который чуть не убил тебя, — парирует он, и его радужки темнеют, как грозовые тучи. — Я бы сделал это снова. В мгновение ока, черт возьми.
Мое сердце бьется, как гвоздь в крышку гроба.
Джона лежит в этом гробу. Я засыпаю его землей навечно.
Я должна.
Должна, даже если это больно. Даже если люблю его.
— Поэтому мы больше никогда не увидимся после сегодняшнего дня, — признаюсь я, голос срывается от боли. — Я больше не буду тебя навещать.
В этот момент буря в его глазах превращается в печальный, медленный моросящий дождь, а дыхание сбивается и срывается.
— Не говори так.
— Я не мама, — шепчу я в ответ. — Я люблю тебя, но моя любовь не побеждает все. Она не отменяет тех ужасных вещей, которые ты сделал, того, как ты разрушил жизнь, которую я создавала, которую я только начала восстанавливать с нуля. Ты разрушил все это и оставил меня
— Да ладно, Элла, — рычит он в ответ, и по его лицу пробегает боль. — Ты говоришь так, будто я гребаный монстр, а я всего лишь оберегал тебя. Я поклялся, что сделаю для тебя все, что угодно, что буду защищать тебя до самой смерти, и не жалею, что сдержал это обещание. Ни капельки. — Он наклоняется еще ближе, удерживая мой взгляд. — И я надеюсь, что тот мужчина, за которого ты выйдешь замуж, сделает то же самое.
Моя нижняя губа подрагивает.
— Макс не такой, как ты. Он хороший, чистый и благородный. Он сражается за меня. Он защищает мою честь, но также защищает и мое сердце. — Не отрывая глаз от блестящего о пола, я сжимаю руки в кулаки на коленях. — Ты сказал, что сделаешь для меня все. Ты поклялся в этом.
— Ты знаешь, что сделаю, — подтверждает он. — Думаю, я это доказал, не так ли?
Я скрежещу зубами, глядя на него, наблюдая, как его медные брови нахмурились в ожидании моей просьбы.
— Я хочу попросить тебя сделать для меня последнюю вещь. Ты должен пообещать, что сделаешь это.
— Обещаю, — бормочет он, обхватывая руками край стола, сжимая его все крепче в ожидании.
Я расправляю плечи, делаю глубокий вдох и говорю:
— Никогда не ищи меня.
Проходит мгновение.
Напряженные, молчаливые секунды, когда мои слова долетают до его ушей, а черты его лица медленно опускаются от душевной боли. Джона словно сдувается, его борьба иссякает, все следы света исчезают из его взгляда.
— Пожалуйста, — умоляю я, и слезы катятся ручьем. — Ты поклялся, что всегда будешь защищать меня, и вот так ты защитишь меня. — Мои губы дрожат, руки дрожат. — Защитишь меня… от себя.
Он качает головой туда-сюда, неверие затмевает зеленый цвет его глаз.
— Элла, этот ублюдок чуть не убил тебя. Он мог снова причинить тебе боль, и я…
— Дело не в нем, — говорю я сквозь боль. — Дело в тебе. Дело в том, на что ты готов пойти, какие границы переступить, невзирая на последствия. Я не могу жить в страхе, гадая, что ты сделаешь в следующий раз или как можешь перевернуть мой мир с ног на голову. Я люблю тебя, Джона, люблю… но мне нужно любить тебя издалека.
В его глазах стоят слезы, а челюсть подрагивает от напряжения.
— Нет, — шепчет он. — Нет, Пятачок.
— Да, — сокрушенно говорю я. — Когда ты выйдешь за двери тюрьмы через шесть, восемь, десять лет… ты будешь жить без меня. Притворись, что у тебя нет младшей сестры, если это потребуется. Мама никогда не привозила меня из больницы в розовом одеяле, мы никогда не играли в палочки Винни-Пуха на деревянном мосту, и ты никогда не стрелял человеку в грудь во имя братской любви. — Я выдавливаю из себя слова, с каждым слогом все больше ломаясь. — У меня никогда не было оранжевого рюкзака, который я носила с собой каждый день, мечтая, чтобы ты был рядом и нес его за меня. У нас не было ни шуток, ни любимых рецептов, ни приключений в Стоакровом лесу за ранчо. Все это было сном. Сказкой.