Пойми и прости

Моннингер Дж. П.

– Сколько лет ты мне дашь?

– Десять.

Он взглянул на меня.

– Мне двадцать семь, – сказал он. – А тебе сколько?

– Джентльмен никогда не спросит даму о возрасте.

– Думаешь, я джентльмен?

– Думаю, никто в здравом уме не назовет тебя очаровательным.

– Ты не ответила.

– Двадцать два, – сказала я. – Скоро двадцать три.

– Твои родители поздно отдали тебя в школу?

– Нет!

– Наверняка так и было, просто они тебе не сказали. Такое бывает, знаешь.

– Я хорошо училась. Ты ведь сам сказал.

– Конечно, ведь родители дали тебе целый год, поэтому у тебя было преимущество перед одноклассниками.

Ты была старше других. Я уже таких встречал. На самом деле это до ужаса несправедливо. Все школьные годы у тебя было преимущество.

– А ты сидел за задней партой? Делал вид, что рисуешь, или был непонятым поэтом? Настолько банально, что у меня аж зубы болят.

– Какую одежду я носил?

– Ах, с чего начать? Джинсы, конечно. И футболка с географическими названиями… Нет, нет, кажется, я поняла. Футболки с логотипом компании «Джон Дир» или что-то типа «Металлическое оборудование». Что-то утилитарное… Или пролетарское. И у тебя были длинные волосы, как сейчас, только ты еще вытаскивал один локон, ну, чтобы он загадочно свисал, ведь ты такой весь таинственный поэт. Я права? Значит, ты был простачком, сыном фермера, но с глубоким внутренним миром. Все это шло в комплекте? Или собрано вручную?

– Никакой сборки.

– А твоей стабильной оценкой была четверка. Возможно, четверка с минусом. К учебе относился хорошо, но несерьезно. Мог пропустить пару домашних заданий, ленился, но читал, и учителей это устраивало. Девушка? Хм-м-м. Хулиганка. Возможно, девчонка, которая пасла овец. Или коз, так даже лучше. От нее пахло духами и навозом, а еще она, как и ты, чудесным образом обожала книги и поэзию. Такая себе Шерон Олдс [1] .

– Ты прямо видишь меня насквозь. Обжигаешь душу своей проницательностью.

1

Американская поэтесса. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)

– Ее назвали в честь какого-то растения… Или времени года. Саммер. Хейзел или Олив. А может, Майский Жук.

На какое-то время мы замолчали. Интересно, зашла ли я тогда слишком далеко? Наши глаза встретились. Поезд покачнулся, Джек поднял стакан и осушил его. Казалось, мы вот-вот поцелуемся. Это было неизбежно. Я осознала, что он нравится мне слишком сильно. Но затем вышел парень и закурил, хоть это и было абсолютно противозаконно. Он сказал нам что-то на английском, но я не разобрала ни слова из-за шума. Незнакомец походил на велосипедиста: крепкие ноги и бейсболка с укороченным козырьком. Но я не была уверена в своих предположениях.

За ним вышли два приятеля, одетых примерно так же. «Видимо, у них что-то вроде группового тура», – подумала я и поймала на себе взгляд Джека. Мы внимательно осмотрели друг друга. Он улыбнулся – это была теплая, но немного грустная улыбка. Значит, разговору пришел конец и нужно уходить. Что-то в этом роде.

– Готова? – спросил он, кивая в сторону нашего вагона.

Я кивнула. Вот и все.

6

За полчаса до Амстердама вернулась Эми, правда, без Виктора. Джек ушел в вагон-ресторан.

– Где граф Дракула? – спросила я.

– Бо-же-мой, – сказала она и плюхнулась рядом со мной.

– Польша завоевана?

– Скажем так, европейские нации снова встретили меня с распростертыми объятиями.

– Ну ты и распутница.

– Не сдерживай свою внутреннюю шлюху, Хезер.

Она изобразила что-то вроде танца

и спела какую-то дурацкую песенку. Ее пение разбудило Констанцию. Она привстала и оглянулась вокруг, очевидно, не понимая, где находится. На ее щеке красовался отчетливый след от дорожной подушки. Наконец, осознав, что она в поезде, и увидев танцующую Эми рядом, Констанция заскулила и уткнулась головой в колени.

– Только не это, – сонно пробормотала она.

– В графе Дракуле есть что-то такое, – сказала Эми. – Он очень милый.

– Ты перепихнулась с Дракулой? – спросила Констанция, медленно потирая лицо. – У кого-нибудь есть вода?

– Держи, – сказала Эми, достав рюкзак из-под сиденья и протянув подруге бутылку. – Одна я умираю с голоду?

– Сыр и яблоки, – сказала я.

В этой поездке я была главной по снабжению провиантом. У меня всегда была еда. Иногда, как я и говорила Джеку, я была немного слишком организованна – такое вот наследство от Мамазавра.

– Они не очень далеко?

Я наклонилась в поисках своего рюкзака. Эми достала доску для нарезания в форме груши, которую мы купили спустя неделю после наших путешествий. Она помещалась в рюкзак и стала нашим импровизированным столиком. Мы достали свои швейцарские ножики, я выложила яблоки, французский чеддер, два стебля сельдерея и арахисовое масло. Пришлось поискать получше, чтобы откопать багет – я разломила его надвое, чтобы он не торчал из рюкзака. Вскоре он уже лежал рядом с яблоками.

– Я долго спала? – спросила Констанция.

Она намазала арахисовое масло на ломтик яблока и тут же проглотила его.

– Три, может, четыре часа, – сказала я.

– Что я пропустила? Кто такой этот граф Дракула?

– Поляк, который сидел рядом с нами, – сказала Эми. – Его зовут Виктор. А фамилия звучит так, будто кто-то чихнул. Кстати, он пригласил нас на вечеринку в Амстердаме. Я записала адрес.

– Так где он? – спросила я, привстав и оглядевшись вокруг. – Ты измотала его до смерти?

– Это была достойная битва, – сказала Эми.

– Я хочу посмотреть на него, – сказала Констанция. – Я не заметила его, когда мы садились.

Я пару раз откусила хлеб. Затем отрезала сыра и съела еще хлеба. Эми поделила первое яблоко на три дольки. Я съела одну. Пару минут мы молча ели, и я чувствовала себя счастливой. Я взглянула на Констанцию, выражение ее лица было серьезным и сосредоточенным, а красивые светлые волосы сияли в тусклом свете. Она была самой симпатичной из нашей троицы, но мальчики интересовали ее меньше всего. Она любила книги, но от Хемми была далека. Ее интересовали исследования, святые для нее были семьей, к которой она приходила, когда жизнь становилась слишком скучной. Именно к ней мы обращались, когда хотели узнать, как зовут того или иного персонажа с картины или скульптуры. Она изящно ела, осторожно нарезая сыр и хлеб и складывая их в аккуратные стопочки, пока Эми, темноволосая и более полная, толстым слоем намазывала арахисовое масло на что попало и ела с удовольствием, в котором отражалось ее отношение к жизни. Я познакомилась с ними на первом курсе в Амхерсте, была у них дома, видела, как они рыдают из-за парней, напиваются, получают пятерки, доказывают свое совершеннолетие в барах, танцуют до упаду. Видела, как Эми играет в лакросс, словно сумасшедшая, а Констанция ездит на своем небесно-голубом велосипеде, аккуратно сложив книги в корзинку, и любуется красотой кампуса, дубов и арок, несмотря на свою легкую близорукость. Глядя на них в мягком прерывистом свете, видя, как они едят, улыбаются и болтают друг с другом, я ощутила, что неимоверно их люблю.