Поющая в репейнике
Шрифт:
Маня подскакивает и отшатывается от ощерившихся мерзлыми колючками кустов.
– Замерз, а все туда же – колоть!
И тут Мане становится смешно. Она нервно хихикает.
– А я, значит, поющая в репейнике. О-о-й! Помилуй и пронеси нас, святая сил…
На дороге показывается темная машина.
Она неумолимо надвигается на упавшую ничком Голубцову.
053! Нет, не тот номер. Маня поднимается на колени, смотрит вслед прошуршавшей машине. Видит бело-голубой значок на багажнике.
– Господи, да проезжай ты уже скорее, БМВ несчастная!
И тут Маня покрывается
– Не то! Слава Богу! – бормочет Маня и, повернув голову, показывает язык нацеленному на нее репейнику.
И снова – тишина и тяжкое ожидание. Головки хищных кустов обретают более четкие контуры. Предрассветное марево светлеет, тает. Маня ежится, разминает затекшие и окоченевшие ноги: ботинки полны хлюпающего снега. Холод незаметно вползает под куртку, в перчатки, сковывает намертво руки. Маня с силой сжимает и разжимает ладони. Ее задача – вовремя сделать звонок Трофиму. «Нельзя замешкаться, нельзя…»
Вот, снова шуршание шин. Лучи фар наползают на дорогу. Эта вальяжная машина не поторапливается. Сердце подпрыгивает, дыхание прерывается, и Маня впивает взгляд в номер машины. Да! 445… Черный «мерседес».
Палец касается горящего экранчика.
– Понял! – сухо рыкает в трубке Седов.
«Не успеет… не успеет…» – стучит в Маниной голове.
Она задирает голову, обращает молящий взгляд к тающим восковым звездам.
Трофим рывком разворачивает фуру – она перегораживает двухполосную дорогу. Неумолимо приближающийся «мерседес» снижает скорость и, слегка вильнув вправо, останавливается. Трофим, укутанный шарфом до бровей, выпрыгивает из кабины, движется к замершей легковой машине. Левая передняя дверь открывается – водитель с опаской выходит. И тут Трофим видит, что салон люксовой иномарки… пуст! Ни ребенка, ни няньки…
– Что там у тебя? – недовольно кричит водитель.
– Да вот занесло… – растерянно взмахивает руками Седов.
– Ну давай, разворачивайся, чудила! – машет ему водитель – молодой ершистый парень. – Как ты тут вообще очутился со своей фурой?! Это дорога на закрытый коттеджный поселок, дятел!
– Да поворотом ошибся… – бубнит обескураженный Трофим. – В момент сейчас вырулю.
Он залезает в кабину, смотрит на Супина, сжавшегося на пассажирском сиденье фуры.
– Нет ребенка. Что делаем?
Супин сдергивает с лица треснутые очки, от которых у него немилосердно ломит голову.
– Отчаливаем, что еще? Не допрос же с пристрастием этому водиле устраивать?
– Ну да… пути Господни, как известно, неисповедимы… – сокрушенно мотает головой Трофим и с силой налегает на огромный руль.
Фура, дрогнув, начинает пятиться. Трофим мастерски маневрирует – вперед-назад по рыхлому снегу.
«Только завязнуть для полной радости не хватает. И дождаться машины самого Кашина. Вот веселье-то будет, когда он узреет в моей колымаге бывшую свою супругу», – думает Полкан, в напряжении наблюдая за действиями дальнобойщика.
Полкан выпрыгивает из кабины, бежит к ней:
– Не было Ники! Нет! Вы не можете с ней связаться?! Быть может, она заболела?
Маргарита мотает головой и странно, очень странно смотрит на главбуха. Будто видит его впервые, и он ее… ужасает.
– Нет… тут что-то другое. И с дочерью у меня связи нет. Кашин держит ее как в тюрьме. Она звонит с его телефона.
Трофим кричит из фуры, опустив стекло:
– Мне нужно отъехать! Я загораживаю полосу. Что уж теперь…
Полкан машет ему, мол, отъезжай и вообще отстань и делай, что хочешь.
Супин усаживает Риту, похожую на деревянную куклу, в свою машину и залезает на водительское сиденье. Тут он вспоминает о Мане, бессмысленно вязнущей в снегу за мглистым горизонтом. Это воспоминание хорошее, теплое. Потому что Маня сама теплая и хорошая. И подло держать ее в мокром снегу. Подло…
– Голубцову надо забрать. И решить, куда ехать и что вообще делать? Нужно все еще раз обсудить.
Рита смотрит на Супина, странно улыбаясь.
– Да, Павел Иванович. Нужно многое обсудить. Нам с вами наедине. Не так ли?
Она вдруг с силой сжимает его ладонь. Ее рука пышет жаром, обжигает ледяные пальцы Полкана. Он молчит, руку не отнимает. И не может поднять на Риту глаз. Теплая Голубцова в мгновение ока забывается им.
– Да, хорошо. Едем к вам?
– Ну не к вам же? Я вам абсолютно не доверяю.
– А я – вам, – вдруг жестко произносит Супин и поднимает на Риту глаза, горящие знакомым стальным огнем. Но в этот раз они ничуть не пугают Кашину. Она задыхается от бешенства и отчаяния.
Трофим и Маня подбегают к машине главбуха почти одновременно. Маня судорожно хватает ртом воздух. Она не в силах произнести ни слова – от бешеной гонки дыхание сбито, сердце строчит на пределе.
– Что, к Але? – спрашивает Трофим у Супина, склоняясь к раскрытому окну. Кажется, он настолько растерян, что не может найти подходящих к случаю важных слов.
– Нет. Я отвезу Маргариту домой. Она измучена, да и у меня голова не варит. Быть может, позже я приеду. Я… решу.
Полкан кидает быстрые взгляды на Риту, будто ждет от нее реакции на свои слова.
– Рит… что это… может быть? Где Ника? – выпаливает Голубцова, чуть восстановив дыхание и залезая в машину.
– Я ничего не знаю. Я… не знаю, Мань. Думаю, больше ничего предпринять нельзя.
– Мария, езжайте с Трофимом домой. Придите в себя, – обращается к ней главбух.
– Да, нам всем нужно прийти в себя, – говорит Маня, согревая руки дыханием. – Быть может, Кашин что-то заподозрил, решил осторожничать.
– Все, Мань. Все! Больше я не позволю вам всем так безумно рисковать из-за меня. Кажется, отрезвление пришло вовремя, – тихо произносит Ритуся.
– Это верно. Безумию должен быть положен конец, – цедит сквозь зубы Супин. Он надевает очки, морщится от изломанной в треснутых очках окружающей действительности и заводит машину.