Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

1929

ВОЛХВЫ

Взошла звезда над каменной трубой, И вот — не сплю, не двигаюсь, бледнею — Да, три волхва бредут уже за нею, Роняя тени в сумрак голубой. Их кудри белы львиной белизной (Вся седина моей земли бесплодной), — Их губы дышат горечью степной, По-летнему прозрачной и холодной. Но бьют часы. В бесформенном углу Отчетливей границы очертаний; — Три полотенца свесились во мглу Предутренних пустых очарований — Нет, не жалей, душа моя. Храни Все голоса, пропевшие однажды, Все марева, возникшие от жажды, Всех дальних звезд неверные огни.

РЮГЕН

На

горизонте редкий мрак, Дождей широкие ладони, — Как пламень жертвенный, маяк Зажегся в сумрачной Арконе. Идут на север стороною Едва приметные суда, В тиши тревожной иногда Лишь чайка вскрикнет надо мною. Всё глуше, глуше шорох важный Доходит из дубровной мглы, — И вдруг со стоном ветер влажный Сгибает черные стволы. О, как терзает, как возносит Он ветви в бурной вышине, О, как он мучит сердце мне, Как этой муки сердце просит.

* * *

Зверь обрастает шерстью для тепла, А человек — любовным заблужденьем, — Лишь ты, душа, как мохом поросла Насильственным и беглым наслажденьем. Меня томит мой неизбежный день, Ни счастья в нем, ни даже возмущенья — Есть голода высокая ступень, Похожая на муки пресыщенья.

* * *

И дождь, и мгла. Не всё ль равно? Артист в душе, творец без цели, — Он нежной музыки зерно Качает в жесткой колыбели. Пусть спотыкается смычок, Из грубых пальцев выпадая, — Но царственно провалы щек Захлестывает прядь седая. Невыразимая мечта Им безраздельно овладела, — И строже тонкие уста, И выше сгорбленное тело — Дождями вымытый сюртук Вбирает жадно ритм и звуки, — О, пламень глаз, о, сердца стук, О, в ветер брошенные руки! Зачем же хмурая толпа, Зажатая под воротами, Так равнодушна, так скупа, Так небрежет его мечтами? И вот — высокое чело Склонилось долу и остыло, — Как будто то, что быть могло, Ничтожнее того, что было.

1928

* * *

Порой, как бы встревоженный слегка, В пустом кафе не замечаю скуки, И кажутся чарующими звуки Небрежного и грубого смычка. И вот — гляжу по-новому туда, Где, к телу скрипки припадая бровью, Худой румын торгует без стыда Поддельной страстью, злобой и любовью. Так длится ночь. Дымятся зеркала, В окно плывет несвежая прохлада, На скатерти сигарная зола Крошится в бурых пятнах шоколада. Я слушаю. И мысль во мне одна, — Душа, как поле осенью, изрыта, Захлестана, дотла разорена, И оттого — всем радостям открыта.

1928

ТЕНИ ПОД МОСТОМ

Где ночи нет, а день не нужен, Под аркой гулкого моста Азартом заменяя ужин, Они играют в три листа. На свалке городского хлама, В лоскутьях краденых мешков, — Не всё ль равно? валет и дама Решают судьбы игроков. Вот загораясь жаждой гнева, Убийца с золотым зрачком К веселому соседу слева Уж надвигается бочком. Но, с ловкостью привычной вора Тасуя карты, шутки для, Сосед опасному партнеру Сдает учтиво короля — Так, забавляясь и играя, Подобные летучей мгле, Легко любя и умирая, Они проходят по земле. О, не гляди на них тревожно, — Освобожденным и нагим Доступно всё и всё возможно, Что снится изредка другим.

1928

* * *

Когда

прожектор в выси черной Свой узкий распускает хвост И над общественной уборной Подрагивает гулко мост, — И затекает дождь за ворот Растерзанного пиджака, Мне кажется, что мост и город Вдруг уплывают в облака — Кто может знать? Но бег тревожный, Весь этот шум и лязг и звон — Весь этот мир — быть может, ложный Мучительный и краткий сон. И вдруг под фонарем проснется Бродяга в ржавом котелке, Он рук моих крылом коснется, Он уведет меня к реке. И я увижу с изумленьем Сквозь своды тяжкие воды Лазурь, пронизанную пеньем, И белых отроков ряды. И крылья обретая тоже, Уже летя, уже трубя, Я в том, который всех моложе, Узнаю с трепетом тебя.

1928–1952

БЕССОННИЦА

1

Снова въедливая хина Сводит судорогой рот, На висках горячий пот — Посиди со мною, Нина. Опусти плотнее штору, Лампу книгами закрой, Вечер скучный и сырой Пролетит легко и скоро. Будем слушать понемногу Шум докучливый дождя Иль, на рифму набредя, Заглушать стихом тревогу. Трудно, трудно в вечер длинный Призывать напрасный сон, Выжимать в стакан лимон, Слушать шорохи в гостиной. Ночь придет, луна засветит Узкой щелью на стене, Позову ль кого — и мне Только голос мой ответит. Жар и бред. Мечты пустые — В целом доме — никого, И на улице мертво, Только сумерки густые. Только легкой каруселью Тени носятся вокруг, Только сердца тайный стук В полуночном подземелье.

2

К незатейливой постели Ближе столик подтяну, Лист бумаги перегну, Чтоб края не шелестели. Резкой лампочки стекло Счетом прачки перекрою, Пуховик взобью горою — Тихо, чисто и тепло. Скука день свой отстучала, Отлетел короткий срок, Помяну его меж строк, — Завтра буду жить сначала. Острый след карандаша Закруглился понемногу, — Так выходит на дорогу Полуночная душа. Что ж? Не всё ей по заказу В пятнах окон городских Под дождем искать таких, Что не выспались ни разу. Счастье рядом, счастье тень, С каждым шагом неразлучно, Да шагать без цели скучно, А бежать за целью лень. Оттого в метель ночную Хорошо лежать без сна, Ближе к тени, чтоб она Прилегла к душе вплотную — Поздно. Счастьем окружен, Глаз усталых не смыкаю, Рифму милую ласкаю И не верю в добрый сон.

1930

* * *

Я полюбил Берлин тяжелый, Его железные мосты, Его деревья и цветы, Его проспектов воздух голый. Иду неведомой дорогой В туман, рассветом залитой, — Гранитный профиль, голос строгий Пленяют важной простотой. Чернеет линия канала, Горят сигнальные огни, От холодеющей ступни В подводный сумрак тень упала. За ней — перил чугун фигурный, Под аркой — отраженный свод, — Нет, не Венеции лазурной Равняться с блеском черных вод. Здесь, только здесь и может сниться Сон, невозможный наяву, — Лед, сжавший черную Неву, И в бездне — Зимняя Столица.