«Поздравь Танюшку!»
Шрифт:
– А ты? – отбила подачу я, улыбаясь.
– Так, голубушки, пойду-ка я и правда кофе сварю! – так же медленно, как и сел поднялся Василич. – Кофеин, насколько я помню, улучшает мозговую деятельность, а нам она сейчас необходима.
– Иди уже, – кивнула головой Татьяна, – психиатричку еще нам вызови! Она-то нам точно не помешает!
– Думаешь? – усмехнулся Василич, выходя из комнаты.
– Давай, подруга, рассказывай, что все это значит, – требовательно сказала Татьяна, – пока я еще верю, что я правда его видела. А то уже начинаю сомневаться, что это не результат моих сегодняшних воспоминаний.
– Нет, не сомневайся! –
– Это я понимаю! – воскликнула она, вставая с дивана и протягивая мне одеяло. – Но неужели нельзя просто сказать, что ему нужно? Я помогу, чем смогу!
– Нельзя, Танюш, нельзя, – тихо сказала я, замотав ноги одеялом и наблюдая за ходившей туда-сюда Татьяной, – если бы можно было, он бы сказал. Я не хотела тебе говорить, но во сне возле его могилы, было еще две. Без имен.
– И что это значит!?– с досадой произнесла она, прижимая руки к щекам. – Что!?
– Он кого-то ждет! – ответила я и предупреждающе воскликнула. – Только не пугайся!
– А кого? – ошеломленно произнесла она, присаживаясь рядом со мной.
– Не знаю. Я спросила, но он сказал, что я любопытна без меры, – ответила я.
– О! Я эту фразу слышала от него все детство, – улыбнулась Татьяна и спросила, – но чьи там могут быть могилки? Там, однозначно, никого из наших хоронить не будут. Может он просит помочь таким же, как он? Без вины виноватым?
По комнате поплыл запах свежемолотого кофе. Замечали, как уютно становится в доме, когда пахнет кофе? Все окружающие краски вдруг становятся расскошно приглушенными, стирая все недочеты и погрешности интерьера, создавая иллюзию небрежного шика или даже шебби-шика. “С таким то диваном точно – шебби-шик!” – усмехнулась я про себя и не удержавшись, протянула:
– Мммм, как вкусно пахнет!
– Девочки! – крикнул Василич из кухни. – Телефон чей-то надрывается, а я отойти не могу..
– Ой, – подскочила я, – это, наверное, мой.
Найдя в своей необъятной сумке телефон, я обнаружила больше десятка пропущенных звонков от мужа и даже успела испугаться, что же у них там произошло, пока дождалась ответа Данилы.
– Ты почему трубку не берешь!? – услышала я его втревоженный голос. – Все в порядке? Ты где?
– Я задержалась немного, – виновато ответила я, – что то случилось? Как Митя?
– Молодец, что задержалась, – ласково ответил муж, заставив меня нервничать еще больше, – с нами все в порядке!
– Говори, быстро, что случилось? – крикнула я, перебирая все возможные варианты.
– Тихо, тихо, не волнуйся, – затараторила трубка голосом мужа, – телевизор рядом есть? Включи местный канал и все увидишь. Десять минут назад запустили экстренный выпуск новостей с места происшествия. Перезвонишь потом?
– Хорошо, – коротко сказала я и попросила Татьяну включить телевизор. На экране появилась картинка моста через нашу реку, который соединял город и поселок, где сейчас находились мы. Внизу картинки шла надпись: “Экстренный выпуск” и квадрат в углу с диктором в кадре. “В 17.15, сегодня 23 сентября, произошло ДТП с участием нескольких машин, – говорила известная в нашем городе телеведущая, – точное количество, на данный момент, уточняется. Известно, что в результате столкновения две машины, едущие в сторону города, оказались за мостом, в воде.
– Вот тебе раз! – пробормотала Татьяна. – Так, получается, он тебя спас…
Глава 12.
– Значит, он тебя спас!? – задумчиво произнес муж, держа меня в своей охапке, уже глубокой ночью, когда я наконец-то добралась домой и рассказала мужу о Гавриле. – Интересно, он знает, как я безмерно ему благодарен?
– Знает уже, – усмехнулась я, – ты только что об этом сказал. А что ты думаешь о его жизни?
– Да что тут думать!? – с чувством ответил муж. – Бедный мужик, что еще сказать! При таком колличестве родственников, не нашлось ни одного, кто бы мог обогреть его своим душевным теплом, поддержать в трудную минуту. Понятно, что психически он с детства привык заслуживать одобрение собственной матери. Тут еще жизнь резко затрещала по швам, со всех сторон, и сил уже не осталось, и осознание пришло, что все его выслуги, то есть, по сути, вся его жизнь бессмыслена.
– Причина в недолюбленности матерью? – поморщилась я. Вот, не люблю этот термин! Мы все, кто в большей, кто в меньшей степени, недолюбленны родителями, дети наши тоже, и, я считаю, что нечего делать из этого трагедию, как в последнее время трубят во всех психологических темах.
– Какая недолюблинность, если не было любви!? – усмехнулся муж. – Тут совсем другие причины, надо поразмыслить. Может своеобразное соперничество со стороны матери? А он этакий “взрослый ребенок”?
– А как ты считаешь, ему можно было помочь? Или он был обречен?
– Да ну! Что значит, обречён?! – воскликнул муж. – Знаешь, скольким людям помогла материнская поддержка?! Обычное ласковое слово, сказанное в тот момент, когда жизнь не мила?! Слово матери может, как убить, так и спасти.
– А как быть тем, у кого нет матери? – усмехнулась я. – Что то слишком много ты на мать взваливаешь, тебе не кажется?
– Кажется, не кажется! – шутливо передразнил меня муж. – Давай спать уже, сил моих уже нет! Мы подумаем об этом потом. Окей? Ты то сегодня на дачке прохлаждалась, а я один на хозяйстве…
– Да. Да. На хозяйстве! – усмехнулась я, щипая мужа за бок. – Куры, козы, гуси… А посуду даже в машинку закинуть не смогли!
– Завтра, обещаю, исправлюсь, – зарываясь в мои волосы, зевнул Даня и через пару минут, сквозь сон, до меня донеслось его мерное сопение.
***
Опять старая часовня, окруженная могилками и зарослями высоченной, уже пожухлой, травы. Звенящая тишина вокруг и прозрачная дымка, словно мираж над землёй. Рваные лучи тусклого, серого солнца, проникающие сквозь осенние деревья, нагоняли на меня жуткий озноб. Было страшно, тоскливо и хотелось что-бы все это закончилось. “Ну, где же ты!?”– раздраженно подумала я, смахивая опавшие листья со скамьи возле часовеньки. Я удивлялась своим эмоциям, ничего общего с теми эмоциями, которые были у меня во время общения с Рудаками, и не могла понять, с чем это связано. Там была радость общения, нежность и всеобъемлющая жалость, а здесь раздражение, страх и досадливая жалость к несчастному Гавриилу, который сделал такой страшный выбор.