Пожирательница гениев

Серт Мизиа

«…Не понимаю, — писал он мне, — Вашей ярости по отношению к этому квартету. Поистине, моя дорогая, прежде чем напасть на этот бедный квартет, сочиненный для Вас, — пикантно, не правда ли? — (чтобы быть сыгранным в Вашей китайской комнате — Вы помните?), Вы должны были понять, что мои произведения очень сложны и их исполнение нуждается в моем контроле, который отсутствовал на этот раз. Представляю, что они Вам сыграли!»

Однако позднее, когда я услышала их в том исполнении, в каком он хотел, они по-прежнему не понравились мне.

Глубокая дружба, связывавшая меня с Дягилевым, не могла в конце концов смириться с упреками, сарказмами и оскорблениями, какими Стравинский его осыпал. Америка доделала остальное, разделив нас океаном. Но я прекрасно знаю, что настоящий океан, разлучивший нас, — это тот, что лежит между сегодняшним Стравинским и Стравинским времен «Весны священной».

Глава тринадцатая

Смерть Эдвардса — Начало войны — Экспедиции на фронт — Трагедия и гибель Ролана Гарроса — Кокто о «Параде» — Встреча с Мата Хари

Летом 1914-го

я узнала, что Эдвардс был при смерти. Один друг приехал за мной, чтобы отвезти на улицу Анжу, где он жил два или три последних года в квартире, которую я раньше никогда не видела. Он умер за десять минут до того [234] , как мы приехали. Я на коленях у изголовья его кровати произнесла последнюю молитву. Лицо Альфреда вновь обрело спокойствие, которое он совершенно утратил в последние плачевные годы жизни. Я ушла почти счастливая, чувствуя, что и он, и я словно освободились. Даже трагическая смерть Лантельм [235] не смогла усмирить своего рода буйства, которым он, старея, был поражен. С каждым днем он опускался все больше, отдавая отчет в своей деградации, но не в силах прекратить безрадостное распутство в окружении женщин, алчущих его денег. В нем рос маниакальный страх одиночества и физического упадка. Не было случая, чтобы, встретив меня, он не умолял снова стать его женой. Я бы не сделала этого ни за что на свете, я была слишком привязана к нему, чтобы выйти замуж за другого, пока он был жив.

234

Эдвардс умер 10 марта 1914 г. от гриппа, завещав свое состояние, в том числе «Театр Режан» и «Казино де Пари», своей последней любовнице, красавице Колонна Романо, которую много раз писал Ренуар.

235

Летом 1911 г. во время круиза на «Эмэ» Лантельм утонула в Рейне. Гибель ее вызвала много толков. Не только газеты, но и срочно опубликованные книги выдвигали разные версии ее смерти, от самоубийства до убийства. «Ла Депеш Парламантер» утверждала, прозрачно намекая на Эдвардса, что убийцей был человек атлетического сложения, хотевший получить свободу. Эдвардс подал в суд, процесс длился месяцы и кончился тем, что газета была приговорена к символическому штрафу в один франк. Но самые абсурдные слухи не переставали ходить по Парижу, вплоть до того, что обвиняли Мизию (которой, разумеется, не было на яхте), якобы толкнувшую соперницу за борт. Спустя почти двадцать лет после трагедии, в 1930 г. в газете «Аксион Франсэз» появилась статья «Безнаказанное убийство Лантельм» сына Альфонса Доде, Леона, где он без всяких околичностей утверждал, что это Эдвардс убил Лантельм. Доде мог не опасаться процесса, так как Эдвардса давно уже не было на свете.

Лантельм похоронили в фамильном склепе Эдвардсов на парижском кладбище Пер-Лашез. К несчастью, в газетах писали, что вместе с ней погребли ее драгоценности. Воры вскрыли могилу, но, застигнутые на месте преступления полицейским, бежали, бросив добычу. Аукцион в галерее Друо, где в течение двух дней продавались вещи Лантельм, начиная от мебели в стиле Людовика XVI, ковров, картин, книг и кончая бельем актрисы, привлек «весь Париж» и принес 750 000 франков.

Эдвардс считал, что его жизнь кончена. Он продал яхту, особняк, поселился на первом этаже в доме на улице Анжу, но продолжал показываться в обществе молодых женщин, став предметом насмешек и пересудов. Когда его увидели со знаменитой красавицей, оперной певицей Линой Кавальери, Форен ядовито заметил: «Надеюсь, что эта умеет плавать».

Теперь, увидев его лицо вновь спокойным, я почувствовала, что он освободился от всех своих навязчивых идей. Теперь я могла, не испытывая угрызений совести, выйти замуж за человека, которого любила [236] .

Мне казалось, что я вдыхаю другой, более чистый воздух. Призрак большого красного автомобиля, призрак, который так долго преследовал меня, теперь отошел в область детских кошмаров. Альфред перестал страдать, а я стала женщиной свободной и чистой, выбравшей свой путь рядом с человеком, которого любила и который целиком заполнил мое существование. Оглядываясь назад, с трудом представляла, что когда-то была женой кого-то другого — не Серта. С того самого дня, когда в четырнадцать лет поняла, что свобода — это жизнь вдвоем, я ждала его.

236

Мизиа и Серт обвенчались в 1920 г. в Париже в церкви Сен-Рош после двенадцати лет совместной жизни и через шесть лет после смерти Эдвардса.

Когда мы расстались, Эдвардс решил выплачивать мне ежемесячно проценты с довольно значительной ренты. Много раз он настаивал, чтобы я пошла к нотариусу подписать документы, которые он составил на случай своей смерти, но из-за отвращения к нотариусам и деловым бумагам я все откладывала этот поход и в результате, когда он умер, внезапно оказалась ни с чем.

На другое утро, проснувшись в своей квартире на набережной Вольтера, которую только что закончила отделывать, я сказала Эме — моей горничной и многолетней наперснице: «Вот я и разорена, с кучей неоплаченных счетов за эту квартиру в придачу…» Не успела договорить, как позвонил мой старый друг Фламан:

— Ты обожаешь менять квартиры, Мизиа, не хочешь ли проделать великолепную операцию? Одни американцы умоляют меня уговорить тебя уступить им твою квартиру. Они предлагают очень большие деньги…

— Что за глупости! — ответила я с колотящимся сердцем, стараясь говорить как можно равнодушнее. — У меня нет никакого желания покинуть это прекрасное место. Только что закончили отделку, и мне здесь очень нравится… Каким ты можешь

быть упрямым… Хорошо, хорошо!.. Раз ты так настаиваешь, пусть они зайдут… Но из этого ничего не получится.

Положив трубку, я расхохоталась.

— Все прекрасно, — сказала я моей бедной Эме. — Не расстраивайся, мы очень богаты!

Дягилев был в это время в Париже. Я уже некоторое время упрекала его за то, что он так и не заинтересовался Эриком Сати. В конце концов он уступил моим настояниям, и я пригласила их обоих к себе, чтобы Серж послушал музыку мэтра из Аркёйя. Сидя за пианино, худой, маленький Сати, в пенсне, сползающем на нос, только что успел сыграть свои «Пьесы в форме груш», как в комнату влетел ураганом наш общий друг с взлохмаченной бородой. Одним духом он рассказал об убийстве в Сараево [237] и почему война неизбежна. Прислонившись к камину, с блестящими от возбуждения глазами, я слушала его и, хорошо помню, думала: «Какое счастье! Бог мой! Сделай так, чтобы началась война!..»

237

28 июня 1914 г. в Сараево были убиты наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд и его жена.

Меня могут считать последним чудовищем, но я напомню умонастроения лета 1914 года. Не нашлось бы и двух французов из ста, которые не хотели бы преподать жестокий урок своим соседям по ту сторону Рейна. Царил всеобщий энтузиазм, взывающий к самым благородным чувствам. Нужно ли добавить, что я была еще очень молода [238] , никогда не знала войны с ее ужасами и видела в ней только бесконечные возможности действовать. Мое желание, столь же ребяческое, как и бессознательно жестокое, не замедлило исполниться.

238

Мизии было в это время 42 года.

Спустя короткое время после этого памятного дня, получив огромные деньги — пятьдесят тысяч франков золотом за свою квартиру, — я как-то утром пошла положить их в банк. Было без десяти двенадцать, когда я оказалась перед кассиром. И вдруг мысль расстаться с этим маленьким состоянием как раз тогда, когда я считала, что осталась ни с чем, мне показалась абсурдной. Вместо того чтобы отдать деньги, я попросила закрыть счет. Удивленный кассир как-то странно посмотрел на меня. Но банк закрывался в полдень, время шло, и он выполнил мою просьбу.

Едва вышла на улицу, как крики продавцов газет привлекли мое внимание. Я купила какую-то газету и на первой странице увидела огромными жирными буквами: «Всеобщий мораторий. Все выплаты прекращены. Все счета в банках блокированы до нового распоряжения». Любовно прижимая к груди сумку со всем моим состоянием, я еле сдержалась, чтобы не пуститься в пляс.

2 августа 1914 года [239] на Больших бульварах среди неистовствующей в экстазе толпы я вдруг оказалась сидящей на белой лошади вместе с кавалеристом в парадной форме, которому надела на шею венок из цветов. Общее возбуждение было так велико, что ни на мгновение я не увидела в этом ничего странного. Ни кавалерист, ни лошадь, ни окружающая толпа тоже не удивились. Во всем Париже можно было увидеть подобное зрелище. На каждом углу продавались цветы — охапками, в букетах, в венках. Через мгновение они уже были на кепи солдат, на их штыках или у них за ушами. Незнакомые люди обнимались, целовались, плакали, смеялись, толкались, умилялись, наступали на ноги, душили друг друга, пели и никогда еще не чувствовали себя более отважными, благородными, готовыми на жертвы, в конце концов, более счастливыми. Не было и речи, чтобы кто-нибудь из годных к военной службе мужчин не пошел добровольцем в армию. Все мои слуги не дождались призыва. Я была счастлива, что так удачно уступила свою квартиру на набережной Вольтера и переехала с Сертом в отель «Мёрис», где у нас на верхнем этаже были прелестные апартаменты с террасой. Отель «Мёрис» не замедлил стать настоящим политическим центром. Аристид Бриан [240] , Клемансо, его соратник Мандель [241] , Филипп Вертело, Паме (тогдашний министр внутренних дел) регулярно завтракали у нас и приносили самые последние новости. Алекси Леже [242] , начинавший свою блестящую карьеру, привел к нам английского военного атташе, которого он должен был посвятить в «парижские тайны». Ролан Гаррос [243] , ас авиации, заставляющий сегодня вспоминать об эпохе мушкетеров, добавил свою каплю немыслимого энтузиазма в этот политико-военный коктейль.

239

1 августа Германия объявила войну России, 3-го — Франции.

240

Бриан Аристид (1862–1932) — французский политический деятель; 11 раз премьер-министр, 15 раз министр иностранных дел. Лауреат Нобелевской премии мира.

241

Мандель Жорж (1885–1944) — сподвижник Клемансо, неоднократно министр в его правительстве, убит фашистской полицией.

242

Леже Алекси (1887–1975) — французский дипломат, известен как поэт под именем Сен-Жон Перс. Нобелевский лауреат.

243

Гаррос Ролан (1888–1918) — французский летчик, первым совершивший перелет через Средиземное море.