Позывной ’Грэй’

Дюран Хельга

Почему они уцелели, а мои родители нет? За что так с ними?

Они тоже меня заметили. Смотрели, как на врага, о чём-то зашептались. Краем глаза я увидел женщину, сидевшую на детской качельке. Она держала на руках что-то чёрное, судя по очертаниям — обугленный трупик ребёнка. Качалась вместе с ним, как будто укладывала его спать. Это была мать Игорька. А у неё на руках, должно быть, сам Игорёк?

Его-то за что, господи? Он же такой маленький...

Было очевидно, что женщина не в себе. Я и сам уже, кажется, был не в себе.

Вдруг она вскочила на ноги и, показывая

на меня пальцем, на весь двор заверещала:

— Убийца! Убийца! Убийца!

Олэська вздрогнула от испуга, сильнее прижимаясь ко мне, а эта безумная всё орала, как заведённая. Кучковавшиеся у гаражей люди пошли на меня толпой, как будто бы хотели разорвать меня голыми руками! Бабки, мужики, подростки...

Я просто охуел от происходящего, поэтому начал пятиться назад, увлекая за собой сестру.

— Стоять, сучары! — заорал Димон и выпустил короткую очередь из автомата в воздух. Слетевшая с катушек толпа остановилась, обезумевшая мать перестала орать, и я пришёл в себя.

— Уходим! — крикнул я Димону.

Мы быстро пошли к "ЗИЛку", оглядываясь по сторонам. Мне казалось, что в меня целятся из каждого окна, осуждающе смотрят из каждой припаркованной машины!

— Надо похоронить маму с папой! — причитала сестра на бегу. — Мы что их там оставим?

— Мы не можем, Олэська! Нас всех убьют! Ты же видишь, что творится? Мы им уже не поможем! Их похоронят, не переживай, родная!

Только заскочив в кабину машины втроём на двойное сиденье, мы отдышались.

— Трогай! — приказал я водителю.

— Серёжа, что происходит? — вскинула на меня свои заплаканные глаза сестрёнка. Она прижала свою сумочку к груди и расплакалась. — Скажи мне, что происходит, Серёжа?

— Это война, Олэська, — обнял я её за плечи. — Вот такая вот она...

Мы ждали пока соберутся родители ещё одного бойца, которые жили, оказывается, через три дома от нас, когда мой телефон пиликнул. Появилась связь.

Этот дом уцелел, как и его жители. Может быть, и Машка жива?

Я набрал её, и она сразу взяла трубку.

— Серёжа, ты живой? — радостно завопила она в трубку.

— Живой! — впервые за сутки улыбнулся я, радуясь, что слышу её голос. — Ты в порядке? Где ты, Машунь? Я заберу тебя в безопасное место.

Дача Стрельцова не была безопасным местом, я просто хотел быть рядом со своей девушкой. Точнее, чтобы она была рядом со мной.

— Я дома... А ты за кого воюешь, Серёжа?

Это был очень странный вопрос, учитывая, что мы с ней провстречались три года, и она знала меня, как облупленного.

— За сепаратистов, Маш! Что за вопросы? — в трубке повисла тишина, я даже подумал, что связь снова оборвалась. — Маш?

— Не надо за мной приезжать, Серёжа! Потому что я против сепаров. Вас не должно быть в нашей стране!

В "нашей"? А в нашей? Я ушам не верил! Весь мир ёбнулся, и Машка вместе со всеми!

— Маш, ты чего? Ты...

— Всё, давай, пока! Не звони мне больше!

Машка бросила трубку, нанеся мне ещё один удар в сердце. Там уже и так живого места не было, но она всё же нашла кусочек, и стало, сука, больно! Так

я понял, что остался без девушки. А ещё я понял, что совсем не знал ту, что трахал три года подряд. Наши политические взгляды были сильнее нашей любви друг к другу. А может, и не было никакой любви?

Какая может быть любовь между сепаром-берлессом и северянкой? Если только насмерть?

Я убрал телефон в карман и дал Олэське попить воды. Это всё, что я мог сделать сейчас для неё.

Моих родителей больше нет, нет дома, девушки нет, той прежней армии, которой я служил, нет, как и веры в отечество, в прежних командиров...

Теперь я сам себе командир. Моя сестра жива, мне было за кого сражаться и с кем сражаться. Я должен отомстить за родителей, за Игорька, за своё предательство и предательство таких же пацанов, как и я. Я должен был быть сильным, смелым и непоколебимым ради сестры. Хотя бы ради неё...

Игорёк снился мне чаще прочих. Он всегда приходил ко мне чёрным, обугленным, в моём берете с блестящей звёздочкой во лбу, и просил попить. Его звонкий голосок звучал так жалобно, так пронзительно... Он называл меня дядей Серёжей, а я прозвал его Игорёк-уголёк, и у меня никогда не было во сне воды для него.

Глава 26. Сергей

Вернувшись на "базу" я мог наблюдать "чудесную" картину: около дюжины бойцов успели сгонять в ближайший магазин, затариться водкой и нажраться в говнище. Это полбеды. Федорченко доложил, что эти находчивые умники обменяли три калаша и патроны к ним на выпивку. Экономные.

Ещё человек двадцать сбежали, вооружившись до зубов. Красота!

Димон наорал на Федорченко, и едва не побил его, но я понимал, что он ничего не смог бы сделать. Все бойцы вооружены, у всех стресс и растерянность. Куда он один против них? Силком держать я никого не собирался. Да и смысл?

С боем трезвые разоружили пьяных и загнали их в подвал коттеджа.

Проблемы начали сыпаться на мою голову одна за другой. Я не поспевал даже рассуждать адекватно.

Рядовой Микола Моисеенко — щекастый пацан небольшого роста по кличке Малой доложил о последних событиях в стране. Он прошерстил интернет и выяснил, что в 4 утра Берлессия без объявления войны пересекла границу с востока страны и провела обстрел Северо-Боровинска.

Сами берлессы эту новость отрицали. Это меня насторожило в первую очередь, ведь тревогу в нашей части объявили в три ночи.

— Стреляли не со стороны границы, — вставила свои пять копеек Олэська. — Я всё видела! С правого берега снаряды летели!