Позывной «Крест»
Шрифт:
– Отче! – перебила Светлана, перекрикивая дерзкого инока, которого, видимо, уже по-настоящему записала если не во враги, то в серьезные противники. – Отец Лука говорил, что у вас есть специалист, за которым я, собственно, и приехала…
– Об этом чуть позже, сестра, – мягко откликнулся иерей. – Продолжай, брат Ермак.
– Десница Иоанна Крестителя хранилась в Зимнем дворце до 1917 года, а незадолго до социалистической революции по просьбе матери Николая Второго Марии Федоровны была вывезена митрополитом Антонием в Копенгаген, – продолжал
– Ну, историки трактуют по-разному… – опять вклинилась Светлана, по-детски пытаясь соревноваться с «этим несносным дылдой», как его называла про себя.
– Я знаю, – спокойно ответил Ермолай. – Я изучал работы англичан, немцев, французов, евреев, греков… Изучал в подлиннике.
Далее инок принялся скороговоркой тараторить, называя годы, месяцы, дни, места сохранения десницы, цитируя историков на английском, немецком, французском и испанском языках, чем немало удивил даже настоятеля.
– Я провел некоторый анализ и изложил обобщенный вариант истории, – закончил по-русски монах-полиглот.
Светлана смотрела на Ермолая, беспрестанно хлопая глазами, теперь уже точно понимая, с кем имеет дело. Тягаться с человеком энциклопедических знаний глупо и бесполезно, но строптивый характер взял свое.
– Похвалился! Круто! – выкрикнула девушка.
Но и эта реплика словно бы осталась незамеченной священнослужителями монастыря.
– В 1951 году югославские коммунисты реквизировали длань вместе со многими другими ценностями, а в 1993 году реликвия была передана в монастырь в Цетине в Черногории. Десница Иоанна Крестителя хранилась в бывшей опочивальне святого Петра Негоша, в скромном монастырском музее…
– А теперь ее украли! Ты представляешь?! – отчаянно возопил Емельян, давая понять, что ликбез по истории и языкознанию завершен. – Вот такие новости.
– Да… Не новости, а ненависти какие-то, – заключил Ермолай, шумно выдохнул через нос и сжал пальцами переносицу.
– «Выплеснулось наше счастье, потому что слишком было его, и монастырь наш переполнился выше крыши. Вытекло счастье и убежало куда-то. И никто не успел подставить посуду, чтобы себе немного набрать», – продолжил чтение письма Емельян, немного сбиваясь.
По лицу Соломиной было видно, как она взволновалась, снова слушая эти заведомо ей знакомые плохие вести. В ее глазах блеснули слезы, а иерей продолжал:
– «Светлана, отец Емельян даст тебе конверт, откроешь его в том случае, если все сложится так, как я тебе говорил».
С этими словами настоятель показал простой белый конверт и положил его на столешницу напротив девушки, продолжая смотреть в письмо.
– «Виктор Петрович, отец Емельян передаст тебе конверт…»
– Виктор Петрович? Это кто? – удивленно спросила девушка.
– Мирское имя, – прокомментировал Емельян, кивнув головой в сторону инока.
– Так… Я все понял! – стиснув зубы, выдавил Ермолай.
– Я
Настоятель окинул долгим тяжелым взглядом инока своего монастыря. Однако Ермолай ничуть не испугался. Более того, через полминуты старый иерей сдался и отвел взгляд в сторону, слегка постукивая перстами о столешницу.
– Продолжайте, пожалуйста, отец Емельян! – тихо попросила девушка, пытаясь разрядить обстановку.
– «Виктор Петрович, отец Емельян передаст тебе конверт, – повторил настоятель. – В этом конверте все, что мы знаем о тех, кто украл десницу Иоанна Крестителя. Верни ее для христианского мира».
Иерей положил еще один белый конверт с печатью игумена Луки на столешницу рядом с первым. Затем свернул бумагу, которую читал, снял очки, сцепил кисти своих больших рук в замок и опустил их перед собой.
– Вот, сестра Светлана, кстати, познакомьтесь. Это не просто инок Ермолай. Это Виктор Петрович Лавров. Журналист, следопыт, фотограф, боевик, разведчик… Кто еще?
– Грешник, – потупил взор Виктор, – грешник, искавший прощения и смирения. Но, видимо, мне его никогда не найти.
– Признаю, что ты пришел к нам в монастырь совсем за другим, Ермак, – пошел напролом настоятель. – Но ты ведь… веруешь?
Повисла пауза. Это был запрещенный прием. Да, Виктор веровал. Бывший октябренок, пионер, комсомолец, воспитанный в духе атеизма, нашел свою веру, пройдя тяжелейший жизненный путь. Он отказался от мирской жизни, пришел в Храм. И упреки в неверии, проверки на «веруешь – не веруешь» были для него очень болезненными и несправедливыми.
– Я должен где-то расписаться? – спросил разоблаченный журналист, тяжело переведя дыхание и первым нарушив тишину.
– Нет, – покачал головой иерей.
– Хорошо, – кивнул Лавров и привстал со стула. – Я пойду?
– Так ты не ответил ни да, ни нет! – возмутился Емельян.
– Ну… Если как журналист Виктор Лавров, то нет… А если как инок Ермолай при монастырской конюшне, куда ж я от вас денусь?
Отец Емельян с облегчением вздохнул и, не говоря больше ни слова, достал из ящика стола еще один конверт – из серого картона с красным шнуром, обмотанным вокруг брадса.
Он протянул его иноку, но Ермолай не взял, прекрасно зная, что находится внутри. Когда-то он сам отдал это отцу Емельяну. Светлана позволила себе перехватить протянутый конверт.
– Можно?
– Пожалуйста, мадемуазель. Сколько угодно! Не привлекался, в порочащих связях не замечен, и даже в детскую комнату милиции не приводили! – с иронией, совсем как мирянин, произнес Виктор-Ермолай и поймал на себе взгляд настоятеля, полный укора.
Нарочная игумена Луки размотала красный шнур и достала паспорт на имя Виктора Петровича Лаврова в аккуратной кожаной обложке.
Афганистан, Ирак, Папуа – Новая Гвинея, Непал, Бутан, Мексика, Чили, Аргентина, Сомали, Эфиопия… Все эти визовые отметки настолько впечатлили Светлану, что она в очередной раз потеряла дар речи.