Позывной «Крест»
Шрифт:
– Ну-ка уйди! Это он меня вознаградил!
– Тебя-то за что? Мешок с дерьмом! – разозлился молодой воин и отпихнул товарища.
Завязалась потасовка. А находчивая Фекла, которая умело пряталась в кроне старого кедра, подкинула еще несколько золотых монет с изображением императора Тиберия. Ловко соскользнув вниз, она пробралась через калитку мимо дерущихся римлян, шмыгнула за угол и стремглав понеслась к префектуре.
Павел лежал в темнице уже четвертые сутки. Голод, холод, тьма. Жуткие кровавые раны от рассечений на бровях, сломанные ребра, синяки и отеки
Только однажды ему принесли воды. Сжалившись, очередной охранник быстро заскочил в темное затхлое помещение, поставил грубый глиняный кувшин на пол и, шепнув: «Пей!», поспешно ретировался, чтобы не навести на себя подозрения в сочувствии преступнику. А потом опять воцарилась тишина. Павел, совершенно обессиленный, полз к воде полночи. Еще ни один путь в жизни не казался ему таким долгим и мучительным. Достигнув цели, он протянул руку, но не рассчитал силы и опрокинул кувшин. «На все воля Божья…» – пролепетал апостол, откинулся на спину и забылся.
– Сегодня утром прибыл скороход из Иерусалима и сообщил волю царя иудейского Ирода Антипы. Предателя Шаула из Тарса казнить немедля! – радостно сообщил Павлу трибун Ангустиклавии [7] , конный легион которого столько дней разыскивал проповедника.
– Слава Господу нашему! – отозвался Павел.
– Но ты не умрешь сегодня, – снисходительно добавил римлянин, будто облагодетельствовал пленника. – У тебя еще есть сутки, пока рабочие подготовят место казни.
7
Трибун Ангустиклавии – старший офицер римского легиона.
– Что ж, будет время помолиться, – смиренно выдохнул бывший раввин.
– Я буду милостив, – самодовольно продолжил трибун, – позволю тебе выбрать самому. Как ты хочешь умереть?
– Строже или мягче карать за святотатство – это проконсул должен решать, сообразуясь с личностью преступника, с обстоятельствами дела и времени, а также с возрастом и полом преступника, – процитировал трактат Ульпиана Павел [8] . – А ты ведь не проконсул. Судя по одежде, ты всего лишь трибун.
8
Имеется в виду трактат Домиция Ульпиана «Об обязанностях проконсула».
– Ты прав, – захохотал римлянин, – я просто испытывал тебя.
– Разве это испытание? – с иронией спросил полуживой Павел. – Нет лучшего дара, чем умереть за веру, а вот жить убийцей – это испытание.
– Завтра тебе отрубят голову! – вскричал трибун.
– Я не боюсь, – спокойно продолжил пленник. – Бойся ты! Ибо сказано – не убий!
– Сумасшедший! Ты просто сумасшедший, – не выдержал офицер и выскочил из камеры как ошпаренный.
Да, это было днем. А теперь настала ночь. Последняя ночь Павла на этой грешной земле. Сейчас он лежал и вспоминал. Еще несколько лет назад он был таким же, как этот наглый и самодовольный трибун, когда
«Как было бы хорошо показать этому молодому римскому трибуну путь к Господу. Спасти его. Эх, жаль, нет времени…»
Подумать только! На краю жизни Павел желал спасения души того, кто хотел отрубить ему голову. Но в этом и заключалась вся его жизнь. Скольких заблудших он уже спас! Скольких спасет своей последней проповедью перед казнью!
Тяжелый засов двери вдруг открылся. В темницу вошла молодая девушка в мужской одежде.
– Кто ты? – глухо просипел проповедник. Горло пересохло, он совсем не мог говорить.
– Я пришла, чтобы идти за тобой…
Фекла отдала охраннику последнее, что у нее было, – серебряное зеркальце, лишь бы увидеть того, чья молитва полностью изменила ее внутренний мир.
Из большой холщовой сумки девушка достала бутылку с вином и, откупорив ее, дала испить Павлу, поддерживая его голову. Сделав несколько глотков, он продышался и наконец обрел дар речи.
– Сказано: Господу Богу одному поклоняйся и Ему одному служи.
– Я пришла не поклоняться и не служить тебе, но идти за тобой, дабы поклониться и служить Ему…
Девушка неторопливо вынимала из котомки лепешки, козий сыр и финики, раздобытые по пути. Среди ночи отважная дочка состоятельного горожанина буквально ворвалась в дом своего учителя, старого Саклаба, и попросила еды. Сердобольный старик не отказал ученице и поделился тем, что у него было, дав обет молчать.
– Незачем за мной идти. Завтра меня казнят, – сухо сказал Павел, безучастно глядя на то, как его новая единомышленница колдует над нехитрой трапезой, выкладывая все на кусок чистой ткани.
– Завтра будет завтра, – рассудительно заметила Фекла, – а пока мы живы.
– Мы?.. – удивился Павел.
– Да, равви, мы, – спокойно ответила новая ученица.
Они говорили ночь напролет. Говорили обо всем. Нет, это была не проповедь Учителя. Скорее исповедь. Павел рассказывал о своем пути к Господу, как заблуждался и как прозревал, через какие испытания прошел и что чувствовал, когда пустынный ветер высушил его тело, но не поколебал душу, когда давным-давно камни Иконии убили его друга и брата во Христе прямо на его глазах во время проповеди. Но Павел, чудом выживший в тот злосчастный день, не отступился, и его вера стала только крепче.
Не было лишних слов, непонятных мудреных фраз. В сердце девушки рождалось то самое человеческое начало, которое развеивает иллюзии и в котором правда уступает дорогу истине.
– Ты не верь лицемерам, дочка. Не верь тем, кто говорит, что хочет умереть. Чем дольше человек живет, тем больше ему жить хочется. Но судят не по тому, сколько прожил, а по тому, что сделал. Я не боюсь умирать. Там ждет меня Господь, и я с чистым сердцем предстану перед ним.
Поднималась заря как предвестник казни, и Фекле было невыносимо горько оттого, что ей придется навсегда потерять этого великого человека, едва познакомившись с ним. Тому, чему он мог еще научить ее, нет цены. А глубина такова, что постичь ее не хватит и всей жизни…