Правда о деле Савольты
Шрифт:
— Меня прислал к вам «Человек железной руки», — начал Леппринсе.
Комната с обшарпанными обоями, где происходила сделка, была невелика, но вполне достаточна для того, чтобы в ней могли разместиться пять человек. Здесь стояли стол, изъеденный червячками, два стула и софа. С потолка свисала керосиновая лампа, освещая помещение трепетным пламенем. Два силача сидели на стульях, Леппринсе и я — на софе, а она, в плаще, украшенном блестками, — на столе, скрестив ноги по-турецки.
Я хорошо помню, какое неотразимое впечатление произвела на меня Мария Кораль, когда я увидел ее впервые. Черные густые волосы спокойными волнами ниспадали на плечи. Глаза тоже
…Впоследствии я узнал о существовании некоей Марии Кораль — молодой красивой женщины, по профессии артистки, замешанной в деле, которое я расследовал. Мария Кораль — фамилия и происхождение ее неизвестны (но по виду и цвету кожи можно было заключить, что она цыганка), появилась в Барселоне в сентябре или октябре 1917 года в обществе двух силачей — личности их не установлены, — с которыми выполняла акробатические трюки в самом гнусном кабаре города. Оба эти силача, судя по сведениям, полученным из других городов, где они давали представления, помимо своей артистической деятельности выступали в роли наемных убийц, чему немало содействовали, с одной стороны, их недюжинная физическая сила, а с другой — постоянная смена места жительства и даже поездки за границу. Согласно моим предположениям, основанным на догадках, вышеупомянутая Мария Кораль, покинув своих партнеров, осталась в Барселоне, тогда как те покинули город. Ее разрыв с партнерами был вызван (все это тоже лишь мои предположения) вмешательством какого-то влиятельного покровителя, — возможно, Леппринсе, Савольты или «Человека железной руки», — который сделал ее своей любовницей. Однако спустя какое-то время она бесследно исчезла и снова появилась в Барселоне при странных обстоятельствах уже в 1919 году…
— Милая Роса, — сказала сеньора Клаудедеу, — я догадываюсь, кто этот претендент.
— Перестань говорить глупости, Неус! — рассердилась сеньора Савольта. — Я
Мария Роса Савольта, которая в этот момент отходила от матери, чтобы взять стакан с прохладительным напитком, возвратилась и услышала конец фразы.
— Вы о чем?
— Да так, девочка, ни о чем. Всякая ерунда, которая приходит в голову Неус.
— Мы говорили о тебе, дорогая, — поправила сеньора Клаудедеу.
— Обо мне?
— Конечно. Ведь ты самая важная персона на сегодняшнем торжестве. Я говорила твоей маме, пользуясь тем, что знаю тебя с самой колыбели, что ты стала совсем взрослой, к тому же прехорошенькой девушкой. Я вовсе не намерена льстить тебе, да я и не умею делать комплиментов…
Мария Роса покраснела и уставилась на стакан, который держала обеими руками.
— Вот я и говорила маме, что пора подумать о твоем будущем. Я имею в виду, чем ты станешь заниматься, когда окончишь занятия в пансионе. Ты меня понимаешь?..
— Нет, сеньора, — ответила Мария Роса Савольта.
— Послушай, девочка, перестань величать меня сеньорой и будь добра говорить мне «ты» и называть по имени. И не пытайся своим ханжеским поведением умерить мое любопытство.
— Да что ты, Неус… Я и не пытаюсь…
— Знаю, знаю… Думаешь, я не была молода и не прибегала к подобным уловкам? Ладно, глупышка, мы ведь с тобой подруги, верно? Скажи-ка мне правду: ты влюблена?
— Я? Какие глупости, Неус… Да и как я могу влюбиться, когда весь день провожу в пансионе?
— Откуда мне знать! У нас, женщин, это в крови. Даже когда мы не встречаемся с мужчинами, мы думаем о них, мечтаем… Так уж мы устроены! В твоем возрасте, разумеется.
Вмешательство сеньоры Парельс помогло девушке выйти из затруднительного положения.
— Знаете, какую новость мне только что сообщили? — спросила она, присоединяясь к дамам.
— Нет, разумеется. Что-нибудь интересное?
— Это уж вам судить. Девочка, дорогая, почему бы тебе не пройтись немного!
— Будь так любезна, скромница, — подхватила сеньора Клаудедеу, обращаясь к Марии Росе.
— Пойди проведай мужчин в библиотеке, дочка, — велела ей мать. — Я уверена, ты еще ни с кем из них не здоровалась.
— Только не в библиотеку, мамочка, — взмолилась Мария Роса Савольта.
— Ступай, ступай и не перечь мне. Ты должна преодолеть свою дурацкую робость. Ну, иди.
Старичок облобызал лицо клерка, который на ощупь пытался найти свои очки. Моряк общипал птицу до конца и сунул к себе в котомку.
— На завтрак, — хрипло проговорил он.
— Циклоп! — проверещал старичок.
Клерка успокоили, и он смолк, мучаясь угрызениями совести и покачиваясь в объятиях старичка. Китаец исчез.
— Как покончил с собой тот посетитель? — спросил я у Ремедиос.
— Выстрелом из пистолета. Теперь из-за этого болвана полиция не дает нам покоя и может в любую минуту прикрыть наше заведение.
— Куда же вы тогда денетесь?
— Пойдем на панель. Куда же еще? Мы уже не молоды. Как, по-вашему, сколько мне лет?
Тучная пятидесятилетняя женщина, одетая в стиле Манон Леско, заняла место китайца и глухим контральто запела двусмысленные куплеты.
— Не больше тридцати, — ответил Леппринсе, состроив ироническую гримасу.
— Сорок шесть, и нечего иронизировать.
— В таком случае ты неплохо сохранилась.
— Пой, светик, не стыдись!
Моряк швырнул остаток бутерброда в певицу, а клерк заплакал в объятиях старика. Певица стряхнула с себя крошки и, покраснев от злобы, крикнула зычным голосом:
— Проклятые сволочи, черт бы вас побрал!
— Петь я и сам могу, — сказал моряк и сиплым голосом затянул балладу о роме и пиратах.