Правила подводной охоты
Шрифт:
— Правильность движения пальца на спуске, — говорил Долговязый, — это признак установившегося в голове порядка. Одно от другого зависит напрямую. Понял?
Конечно, я понял, иначе бы ни черта у меня не получилось. Самое же главное в том, что установившийся в голове порядок помог мне справиться с инфернальным преклонением перед Жабом. Толчком к этому, несомненно, послужило нарушение им пятого правила подводной охоты. Какой же он, к дьяволу, охотник, если не любит океан, как родную мать? Кальмар ему помешал, барракуда его дери!
А вот Жаба и Рипли глубина, похоже,
Вот такой стала наша команда через неделю.
В двенадцать часов дня по локальному времени базы Жаб вызвал нас с Пасом в командирскую рубку.
— Ну что, охотники, — повернулся он к нам, не вставая из кресла. — Засиделись небось взаперти?
Это он издевался, гад. На самом деле все семь дней он гонял нас, как щетку по унитазу — разгрузка, расконсервация, наружная разведка периметра. Все это лежало на наших плечах, словно мы снова стали салагами. Помогал нам только Долговязый, остальные же старики разрабатывали планы обнаружения и уничтожения Поганки. Так что насчет засиделись — это он хватил лишнего.
— Пора провести разведку точки, в которой был торпедирован транспортник, — сообщил командир главное, ради чего нас вызвал. — Работать будем вот в каком порядке. Копуха и Молчунья пойдут на «Головастике», а Чистюля отсюда будет обеспечивать акустическое прикрытие. Если случится что-то серьезное, на «Блине» к вам выйдет экипаж в составе Викинга и Долговязого.
— Мне было бы удобнее слушать на месте, из аппарата, — осмелился вставить Пас.
— Мне плевать, что тебе удобнее. Акустиков с такими ушами, как у тебя, не найти и за десять лет. Мне твоя шкура теперь дороже собственной, ясно?
— Так точно.
— Вот и хорошо. С этой минуты Чистюле из-под станционной брони вылезать запрещается. При любых обстоятельствах.
— Есть.
— Все, через час Копуха должен сидеть под стрелковым колпаком «Головастика», Молчунья освободится и тоже подойдет. К этому времени Чистюля установит стереоканал с аппаратом. Вперед!
Я не стал мешкать и сразу направился подгонять под себя стрелковое место. «Головастик» значительно меньше «Валерки» и вооружен только скорострельной гарпунной пушкой с прямым управлением. Никаких тебе самонаводящихся систем, никаких торпед, зато невероятная маневренность, легкость и быстрый ход на реактивной тяге. Машина, специально созданная для дальней разведки.
Я пролез под четырьмя зеркальными дюзами и протиснулся в узкий люк кессона. Места внутри было — не развернуться, зато все на расстоянии шага. Стрелковое кресло располагалось под прозрачной акриловой полусферой, сквозь которую, как две соломинки через пленку мыльного пузыря, торчали наружу стволы скорострельных пушек. Кресло было удобное, с подголовником и вертикальным ограничителем, из такого при определенной сноровке можно прицельно бить на любых виражах. Я устроился на своем месте, затянул все пристяжные ремни и натянул на голову прицельный шлем. Его мониторы давали четкое трехмерное изображение цели в объемной координатной сетке. Это позволяло
Включив электронику пушки, я взялся за рычаги управления и принялся выцеливать воображаемые торпеды, стаями нападающие на меня. Акриловая полусфера завертелась, послушная каждому моему движению, оба орудийных ствола задергались, как живые. Затем я откалибровал прицел по лазерному шнуру и спокойно стал ждать Молчунью.
Она появилась минут за пять до указанного Жабом срока. Я включил систему связи и произнес:
— Привет, пропащая!
Бортовой квантовый вычислитель моментально перевел мой голос в строчку на экране водительницы.
— Привет, Копуха! Полетаем? — раздался у меня в наушниках голос синтезатора речи.
— А то! Охотники мы или сухопутные крысы?
— Добро. Задраиваемся.
Молчунья заперла шлюз и начала нагнетать под корпус повышенное давление. У меня заложило уши, но это на минуту, потом пройдет. Бронированные створки перед нами раскрылись, заливая стартовую камеру забортной водой. Под таким давлением вода начинает резать, как скальпель, с ней надо быть осторожным. Когда камеру затопило окончательно, мы связались с командирской рубкой.
— Молчунья готова, — доложила водительница.
— Копуха готов, — сказал в микрофон я.
— Чистюля готов, канал чистый, устойчивый. Услышу морского ежа, ползущего по базальту.
— Их не бывает на такой глубине, — заявил я.
— Очень хорошо, — серьезно ответил Пас. — Не будут мешать.
— Отставить базар в эфире! — шикнул на нас Жаб. — Разрешаю старт!
Молчунья аккуратно вывела «Головастика» из стартовой камеры и отвела на безопасное расстояние от станции. Я развернул кресло так, чтобы видеть в мониторах шлема кормовую часть аппарата и станцию — очень хотелось посмотреть момент пуска реактивного двигателя.
— Давай, — подогнал Жаб Молчунью.
Сначала я заметил несколько пузырьков, сорвавшихся с дюзы, но уже через секунду их были сотни, а в следующий миг белый сноп, перемешанный с пламенем, ударил с такой силой, что я повис на ремнях кресла и чуть не вскрикнул от неожиданности. Молчунья — отличный водитель, но очень уж склонна к дешевым эффектам.
Я вывел на шлем показания лага и удивился, как быстро мы набрали скорость в сорок узлов. Но для «Головастика» это далеко не предел.
— Как ты, Копуха? — бесцветным голосом синтезатора спросила Молчунья.
— Норма! — ответил я.
— Тогда держись, проверяю маневренность.
На кой черт ее каждый раз проверять, никак не пойму. Нравится ей, по-моему, надрывать аппарат и издеваться над экипажем. Иногда мне казалось, что физическая ущербность Молчуньи каким-то образом переплавилась у нее в озлобленность на весь мир и в неосознанную агрессию. Где-то я читал, что мусульмане такие злые в основном из-за того, что обрезаны — им кажется, что необрезанные получают от секса больше удовольствия, чем они, поэтому готовы поубивать их за это. Молчунья не знала, каково это — слышать, но все равно ощущала себя обделенной.