Право на легенду
Шрифт:
— Нарушаете, товарищ, — сказал проводник, выглядывая из служебного купе. — Не положено.
— Как же быть? — растерялся Варг. — Я курящий.
— Бросать надо, — вздохнул проводник. Потом, оглядев Варга, снизошел, должно быть, к его сединам и кителю. — Заходите, я тоже курящий, будь оно неладно…
Они сели рядом. Проводник кивнул в окно.
— Что делается, а? Идет и идет, просто погибель, честное слово.
— А пусть себе идет, — сказал Варг. — Чего бояться? Весной добром помянем, влаги-то в земле больше будет.
— Это еще поглядим, а пока у меня вся картошка погнила.
— Какая картошка?
— Обыкновенная.
— Какой, спрашиваю, сорт?
Проводник задумался.
— Вот этого не скажу. Какая есть, такую и сажаем.
— Ну и нечего на дожди кивать, — улыбнулся Варг. — По здешней почве нужно «эпикур» сажать. Еще лучше — белорусский гибрид Олсуфьева. Окучиваете глубоко?
— Как обычно.
— А все-таки?
— Ну… Вот так. — Проводник показал на вершок от стола.
— Еще бы не гнить! Вода же застаивается!
— Может, оно и правда… А вы что же, у себя на пароходе огород держите? — В голосе проводника прозвучали одновременно и заинтересованность и недоверие.
— Воспоминания детства, — сказал Варг, вставая. — Ну, спасибо вам большое!.
— Да не за что!.. Вообще-то, у нас в нерабочем тамбуре курят.
«Эко он меня поддел! — усмехнулся капитан. — Огород на пароходе! Поди ему объясни, что я, можно сказать, моряк поневоле. Виданное ли дело? Случайно люди становятся бухгалтерами, фармацевтами, да мало ли — подошло время, открыл дверь, что поближе, и вот — работа на всю жизнь. Сколько угодно таких судеб. Но чтобы человек случайно связал себя с морем — такого не бывает. Море — это!.. Тут обычно люди, знающие море по картинам Айвазовского или, в лучшем случае, по круизам, начинают говорить такие слова, что мурашки по коже от восхищения необузданной стихией, которую человек подчинил своей воле. Слушаешь — и хочется снять перед собой шляпу. Покоритель ураганов и тайфунов, бесстрашный капитан, обветренный, как скалы, обогнувший мыс Горн и, может быть, даже плававший в Бермудском треугольнике!»
Ах эти штормы, ураганы, тайфуны, кокосовые пальмы на коралловых островах, темнокожие красавицы и белоснежные бриги — нет, не волновали они его душу, не бередили воображение — он и слыхом обо всем этом не слыхивал, пока не очутился в один прекрасный день в диковинном средневековом замке, расположенном неподалеку от самой что ни на есть русской деревни Свиноедово, пока не одели его в тельняшку, не посадили загребным на шестивесельный ялик, пока не сказала ему Варя, девочка с тонкими косичками, что моряк — это красиво и мужественно…
Варг сидел у окна, за которым уже ничего не было видно, помешивал ложкой остывший чай, пахнувший веником, и в памяти возникали то обрывистые берега Чаики, где в пещерах собирались будущие Нельсоны и Ушаковы, то тихие, поросшие лопухами улочки маленького, мирного города, по которым с непривычным, пугающим грохотом шли танки…
Купе постепенно заполнялось людьми, которых он знал и помнил с детства, и теми, с кем жизнь свела позже, и Варг с грустью признался себе, что долго не вспоминал их, потому что надо было думать о других людях, о тех, что были рядом, — о них часто приходилось думать, такая у него работа.
Он понял, что настало время воспоминаний. Приборка души, как говорится. Может, как раз и вовремя. Долго будет стучать колесами поезд, до самого океана. Можно еще раз, взобравшись на высокий крутояр Черкизовки, оглядеться
2
Сегодня уже вряд ли кто с уверенностью скажет — так оно было или не так, но в памяти Варга история Черкизовки навсегда связана с именем сумасбродного старика, сотворившего по широте души нелепый каменный замок, нависший, словно забытая кем-то декорация, над крохотным, в несколько улиц, городом Лидинском.
Рассказывали, что купец Черкизов был богат не только по здешним местам: он держал магазины в Москве и Петербурге, жил широко, хлебосольно, но ничем иным среди таких же богатых людей не выделялся, разве что без памяти любил единственную дочь, которую, будучи вдовцом, воспитывал без матери. По слабости здоровья она несколько лет прожила где-то в Европе, на целебных водах, а вернувшись домой, решила выйти замуж и прежде всего потребовала, чтобы отец выстроил ей замок.
Старик Черкизов не удивился. Он откопал где-то спившегося архитектора, который поселился в купеческом доме и жег керосин ночи напролет. Девица торопила его.
Она велела, чтобы все было, как положено, — и зубчатые стены, и подъемный мост, и уж, конечно, подземный ход, потому что без подземного хода замков не бывает.
Из-за границы были выписаны книги. Купеческая дочь усиленно изучала геральдику. Ей помогал в этом бывший трагик губернского театра, с которым она в скором времени сбежала, догадавшись, должно быть, что отец может выстроить ей замок, но актера в этот замок не пустит…
После бегства дочери старик Черкизов слегка тронулся умом. Он сам прочитал все выписанные книги, а затем спешно уехал в Германию, где его в скором времени определили в сумасшедший дом при попытке вытащить из музея бронзовую пушку. Там он через полгода и умер.
Замок между тем стал уже частью Лидинска, и когда дочка, вернувшись в город, объявила, что намерена продать его на слом — камень там был отменный — именитые граждане города откупили у нее замок и торжественно передали соседнему монастырю, влачившему жалкое существование.
Долгое время жизнь за каменными стенами текла неторопливо и размеренно, пока не подошла осень семнадцатого года…
Все дальнейшие события можно излагать уже вполне достоверно, что называется, из первых рук. Варг сам слышал рассказ детдомовского кучера Касьяна, служившего до этого в монастыре. Касьян, делая округлые глаза, представлял, как удивились тихие монахи, в какой ужас они пришли, когда брат Алексий, снискавший уважение своим трудолюбием и послушанием, надел на пояс деревянный маузер и вместе с рабочими железнодорожных мастерских стал наводить в городе революционный порядок.
— Чистое, я вам доложу, приключение, — говорил Касьян. — Павел Петрович Строганов — вот он сейчас, гляньте на него — интеллигентный человек, в пиджачной паре, а тогда — тельняшка на нем, бушлат, бомбы висят… Из тюрьмы сбежал — и в монастырь. Кто искать будет? Вот такой, понимаешь, оборот судьбы…
Дальнейший «оборот судьбы» был еще более неожиданным. После гражданской войны, когда о бравом моряке начали уже забывать, он вернулся в Лидинск с оравой малолетних бродяг, коих насобирал по чердакам и подвалам, и поселился с ними в опустевшем замке. Черкизовка стала сперва трудовой колонией, а затем ее перевели в ранг обыкновенного детского дома.