Православие и «Нагуализм»

Смирнов Терентий

А теперь — «монтаж». И не просто «монтаж», а это же «монтируемое» событие с «расширением» и переносом и вставкой его же (!) в цепь других псевдореальных, художественно обработанных событий в книге 10 — после того, как Карлос уже прыгнул в пропасть, а его учителя покинули «этот» мир навсегда…

«…Когда я собрался устроиться поудобнее и снова уснуть, моё сознание пронзила мысль, заставившая меня непроизвольно вскочить. Я же прыгнул в пропасть в Мексике! Следующая мысль была похожа на развитие логической цепочки: коль скоро я сознательно прыгнул в пропасть, чтобы умереть, я должен быть теперь призраком. Как странно, подумал я, что мне довелось после смерти вернуться в облике привидения в свою квартиру на углу улицы Уилшир и бульвара Уэствуд в ЛосАнджелесе…

Но я был

жив! Ей-богу, я был жив!..

У меня не было сомнений насчёт того, что я прыгнул в пропасть в Мексике. Сейчас же я находился в своей квартире в Лос-Анджелесе, более чем за три тысячи миль от этого места, и ничего не помнил о своём возвращении…

Единственное осознанное действие, на которое я оказался способен, — это одеться и выйти на улицу. Я отправился позавтракать — на это я был способен в любое время дня и ночи — в ресторан Шипа на улице Уилшир, расположенный через дом от меня (прежде это было «кафе» — Т. С.)…

Я как обычно вошёл в ресторан и сел у стойки. Ко мне подошла знакомая официантка. — Ты неважно выглядишь сегодня, дорогой, — сказала она. — Ты часом не подхватил грипп? — Нет, — ответил я, стараясь придать голосу бодрость. — Я слишком много работал. Я не спал круглые сутки, писал статью для студентов…»

А далее писатель Кастанеда с особым эмоциональным надрывом усиливает и развивает («расширяет!») целую художественную картину в виде собственного «внутреннего диалога» — «сомнений», «борений» и наконец — прорыва к истине и окончательного осознания собственной «телепортации»! Чтобы читатель «поверил». Но что уже не относится к чему-то автобиографическому, а является исключительно художественным творчеством (и весьма неплохим!)…

«…Когда официантка отправилась выполнять заказ, на меня нахлынула новая волна страха: а не привиделось ли мне, что я прыгнул в пропасть в Мексике в сумерках минувшего дня? Но пусть даже прыжок был галлюцинацией, как смог я вернуться в Лос-Анджелес из такой дали всего за десять часов? Я что, проспал эти десять часов? Или же в течение этого времени я летел, скользил, плыл — или что-нибудь ещё — в ЛосАнджелес? О путешествии обычными средствами от места, где я прыгнул в пропасть, до Лос-Анджелеса не могло быть и речи, так как только на то, чтобы добраться оттуда до Мехико, ушло бы два дня…

У меня не укладывалось в голове, что я жив и завтракаю у Шипа…

Единственное объяснение, пришедшее мне в голову, состояло в том, что я последовал указаниям дона Хуана; я сдвинул свою точку сборки в положение, предотвратившее мою смерть, и вернулся в Лос-Анджелес из своего внутреннего безмолвия…

Я сидел у стойки ресторана Шипа, исходил потом, безрезультатно раздумывал и настойчиво задавал себе вопросы, на которые не существовало ответов. Как всё это было возможно?..

Как необычно! Я ощутил холодок в спине и услышал голос дона Хуана, который говорил, что Вселенная поистине непостижима. В этот момент — (ВНИМАНИЕ, УЖЕ РАНЕЕ ИСПОЛЬЗОВАННАЯ В КН. 6 «ВСТАВКА», «МОНТАЖ»! — Т. С.) — задняя дверь ресторана, ведущая к автостоянке, открылась, и вошёл странный тип: мужчина, пожалуй, немного старше сорока, растрепанный и изнуренный, но с довольно приятными чертами. Я уже много лет подряд встречал его бродящим вокруг Лос-Анджелесского университета среди толпящихся студентов. Кто-то сказал мне, что он находится на амбулаторном лечении в расположенном неподалеку Госпитале Ветеранов. Он казался слегка не в себе. Время от времени я видел его у Шипа, съежившимся всегда у одного и того же края стойки с чашкой кофе. Я также видел, как он ждёт снаружи, заглядывая в окно, когда освободится его любимое место. Войдя в ресторан, он сел на своё обычное место и взглянул на меня. Наши взгляды встретились. Вслед за этим он испустил ужасный вопль, от которого меня и всех присутствующих пробрало холодом до костей. Все смотрели на меня, широко раскрыв глаза, некоторые застыли с не пережеванной пищей во рту. Очевидно, они подумали, что это кричал я. Я дал им повод так думать, стукнув по стойке и затем громко расхохотавшись. Мужчина вскочил со своего сиденья и бросился вон из ресторана, оборачиваясь в мою

сторону и возбужденно жестикулируя над головой. Поддавшись инстинктивному побуждению, я побежал за ним. Я хотел узнать у него, что такого он увидел во мне, что заставило его закричать. Я догнал его на автостоянке и попросил объяснить, почему он кричал. Он закрыл глаза и вновь закричал, ещё громче. Он напоминал ребенка, напуганного ночным кошмаром, кричащего во всю мощь своих легких. Я оставил его и вернулся в ресторан. — Что с тобой случилось, дорогой? — спросила официантка, озабоченно глядя на меня. — Я подумала, не сбежал ли ты от меня. — Я только вышел повидать друга, — сказал я. Официантка посмотрела на меня, изобразив на лице досаду и удивление. — Этот парень твой друг? — спросила она. — Единственный в мире, — ответил я, и это была правда, если мне позволительно называть другом того, кто видит сквозь скрывающую вас личину и знает, откуда вы явились на самом деле» (К. Кастанеда, из кн. 10, гл. 17, с. 308–317).

Неплохой монтаж! С какими впечатляющими, восторгающими (читателя) подробностями и замечательным, я бы сказал, даже мастерским окончанием всей книги! Взять эпизод из своей текущей студенческой жизни и параллельно в период учёбы у дона Хуана и «привязать» его к вымышленному драматическому, по меньшей мере, художественно преувеличенному событию уже после окончания университета и после ухода дона Хуана…

Духовное учение никак не может сочетаться с вымыслом! Впрочем, перед нами не только «магия», но и «магия слова»…

В конце концов, если мгновенная «телепортация» Кастанеды из мексиканского города Оахака в американский Лос-Анджелес происходила в действительности, то, будучи уже зрелым, развитым магом, он подобный опыт должен был повторить, по меньшей мере, хотя бы ещё один раз, но… Писатель в очередной раз возвращается к неким психоэнергетическим эффектам, имеющим место с ним в момент магического «прыжка» и после всё ещё в пору своего ученичества у дона Хуана. И эту «картину» он продолжает «высасывать из пальца», художественно оформлять…

Короче говоря, в прошлом (в первых книгах) «документальное» и «эзотерическое» (одновременно с финансовым успехом издания своих книг) у Кастанеды постепенно переходило и переросло в «художественно-эзотерическое» и намеренно преувеличенное вплоть до фантастического.

Имеется в книгах К. К. и ряд других полуфантастических и не стыкующихся между собой образов и гипербол.

К «художественному методу» (воздействия на читателя) тесно примыкают стиливые особенности изложения, а именно — особая, намеренная «поэтизация», «ностальгия» и «романтизация» магии и её представителей, а также особая патетика, торжественность и интрига тайнами. Как-то:

«— Я хочу доверить тебе величайшее знание… Посмотрим, сумеешь ли ты им распорядиться. Знаешь ли ты, что в это мгновение ты окружён вечностью и что этой вечностью ты можешь воспользоваться, если пожелаешь!..

— Вон там! Вечность — там!.. А можно сказать и так: вечность — это нечто здесь и здесь…

Знаешь ли ты, что можешь навечно расширить свои границы в любом из указанных мною направлений!.. Знаешь ли ты, что одно мгновение может быть вечностью? Это не загадка; это факт, но только если ты оседлаешь это мгновение и используешь его, чтобы унести с собой свою целостность навсегда в любом направлении…

У тебя раньше не было этого знания… Теперь я открыл его тебе, но что это изменило?

Он подошёл ко мне и постучал костяшками пальцев по моей груди.

— Вот границы, о которых я говорю, — сказал он. — Можно выйти из них. Мы — это чувство, осознание, заключённое здесь…

Мы — светящиеся существа…» (К. Кастанеда, из кн. 4, ч. 1, гл. 1, с. 14–15.)

Или:

«…Истинная тайна осознания переполняет нас. Эта тайна сочится сквозь все наши поры, мы буквально насквозь пропитаны тьмой и чем-то ещё — невыразимым и необъяснимым. И относится к самим себе по-иному — безумие. Поэтому не следует стараться закрывать глаза на тайну внутри себя, пытаясь втиснуть её в рамки здравого смысла…»