Предания об услышанных мольбах
Шрифт:
— Обычно я не ел куриные яйца, — вновь оправдывался Кэ. — Но я помню единственный случай: мне было девять лет, и это был День холодной пищи. Матушка дала мне шесть яиц, и я сам сварил их и съел[302].
— Пусть так, — согласился чиновник. — Но не пытаетесь ли Вы обвинить в этом Вашу матушку?!
— Разве же я посмел бы, — воскликнул Кэ. — Я же объяснил, как все происходило. Это я убил.
— Вы взяли жизнь у других, — заключил чиновник, — и должны получить по заслугам!
Тут же появились
— Здесь творится неправый суд!
Чиновник услышал вопли Кэ и приказал его вернуть.
— Почему же мы неправы?! — спросил он.
— Все мои преступления отмечены без каких-либо упущений. Однако не записано ни одно благое деяние. Разве это справедливо?! — вопрошал Кэ.
Чиновник обратился к главному секретарю:
— Какие же благие деяния совершал Кэ? И почему они не были отмечены?!
Главный секретарь приступил к ответу:
— Его благие деяния также есть в протоколе. Мы ведем подсчет благих деяний и прегрешений. Если благих дел больше, чем прегрешений, мы прежде выносим на рассмотрение первые. Если преступлений больше, чем благих дел, то наоборот. У Кэ благих деяний мало по отношению к преступлениям, и потому мы не предлагали их на рассмотрение.
Чиновник был вне себя от ярости:
— Почему Вы не объявили его благие деяния и не поставили его в известность, если даже он будет вначале наказан?!
Он приказал дать главному секретарю сто ударов хлыста. По окончании экзекуции с последней каплей крови, упавшей из ран на землю, главный секретарь зачитал благодеяния, совершенные Кэ в продолжение всей жизни, при этом не упустив ни одного. Чиновник сказал в заключение Кэ:
— Сначала Вы должны быть наказаны. Однако на семь дней я освобождаю Вас. Вы вернетесь домой и посвятите себя благодеяниям.
Чиновник послал с Кэ проводника, и он вернулся домой.
Кэ созвал большое собрание монахов и мирянок для совершения ритуального хожения и покаяния в грехах. Он участвовал в шествии и по порядку изложил происшедшие с ним события. Через семь дней Кэ окончательно попрощался с семьей и через мгновение умер.
Мой старший брат состоял на службе в управе Суйчжоу и был прекрасно осведомлен обо всем случившемся.
Дыни на блюде
Цзаньский гун и военный наместник в Лочжоу (на территории совр. пров. Сычуань) Доу Гуй от природы любил убивать. Когда он был помощником главы временной администрации Ичжоу (г. Чэнду в совр. пров. Сычуань), то без числа казнил начальников и рядовых воинов, а также погубил самого главу временной администрации Вэй Юнь-ци.
Зимой второго года под девизом правления Надежное призрение (628) Гуй заболел в Лочжоу очень тяжелой болезнью. Вдруг он воскликнул:
— Кто-то принес мне дыни!
Приближенные сказали, что теперь зима и никаких дынь нет и в помине. Однако
— Блюдо прекрасных дынь! Как вы можете ничего не видеть?!
Потом он поднял взор, полный ужаса, и возопил:
— Это не дыни! Это — человеческие головы! И все они требуют мою жизнь в уплату за свои!
И еще он сказал:
— Помогите мне подняться навстречу главе Вэю (Вэй Юнь-ци)!
Замолкнув, он умер.
Слушание по делу Ван Шоу в загробном суде
Помощник начальника отдела по наложению наказаний в ведомстве государственных дел Сун Син-чжи был из Болина. Он не верил в Будду и говорил о нем с пренебрежением. В пятом месяце второго года под девизом правления Вечное великолепие (651) заболел и умер Ван Шоу — советник первого класса по судебным делам ведомства государственных дел. Через два дня Шоу вернулся к жизни и рассказал следующее.
Сразу после смерти ему явились четыре стражника и объявили:
— Мы пришли за Вами!
Шоу в сопровождении стражников вошел в большие ворота и увидел внушительных размеров приемное помещение, обращенное к северу. В западной части помещения на возвышении сидел толстый чиновник черен лицом (Ямараджа). В восточной части, также обратясь лицом на север, сидел монах, похожий на чиновника. У каждого было ложе с подушкой и длинный стол. При них была свита числом более двух сотен, юные или постарше, но все красивой наружности. У помоста восседал секретарь, отвечающий за документы. Рядом, обратясь лицом к западу, стоял господин, связанный и в шейной колодке-канга. Шоу вошел в присутствие и был тотчас связан. Секретарь взял бумагу, кисть и спросил Шоу:
— В восемнадцатом году под девизом правления Надежное призрение (644) Вы служили судебным делопроизводителем в Чанъани. Почему Вы подменили протокол по делу Ли Сюй-да?!
— Я действительно занимал место судебного делопроизводителя в Чанъани, — отвечал Шоу. — На этой должности я был в шестнадцатом году под девизом правления Надежное призрение. Однако в семнадцатом году мне посчастливилось стать хранителем при управлении земледелия. Если записи были подменены в восемнадцатом году, то я здесь ни при чем.
Толстый сановник, занимающий самое высокое положение в казенном учреждении, прочитал показания Шоу. Он обратил взор на пожилого пленника, стоящего в восточной части у помоста.
— Почему Вы наводите напраслину на невинного? — грозно спросил он.
— Я, Сюй-да, так и не смог воспользоваться отмеренным мне сроком жизни, — отвечал пленник. — И все из-за этого Шоу, подменившего протокол! Дайте мне еще пожить! Я бы не посмел вводить Вас в заблуждение!
В ответ на обвинения пленника Шоу возразил: