Предания старины глубокой
Шрифт:
В комнате, где лежал больной, царила тишина, все были убиты горем. Отец Вали Шахмандара стоял возле стены с поникшей головой. Аминат подошла к нему и стала выражать сочувствие. Они разговаривали шепотом. В это время Вали приоткрыл глаза и спросил:
– Пришла Шагун?
Ему ответили.
– Пусть подойдет ко мне поближе. Шагун подошла и стала справляться о здоровье.
– Зубами держусь за жизнь, пока ты придешь, голубка моя. Посмотри внимательно, точно ли туда попала пуля, куда ты сама заклинала, – спросил он тихим, хриплым голосом. Шагун стала плакать.
– Теперь не надо пить кровь мою, дай мне воды своей рукой. – Шагун подала ему напиться.
– Теперь положи руку на мою рану, может полегчает.
– Сынок, сделаем так, как ты хочешь, лишь бы поправился, – приговаривала тетя Патимат, сидя возле постели больного.
– Знаешь, наверное,
– Пойдем домой, доченька, оставим больного в покое, пусть отдыхает, утром еще придем.
Вали опять приоткрыл глаза, с трудом поднял руку, сунул в свой карман, вытащил оттуда золотое кольцо и вложил в руку Шагун:
– На, возьми кольцо свое. – Он пожал ее руку, в которой лежало кольцо. Пока Шагун с матерью не скрылась за дверью, Вали все смотрел на них. Вернувшись домой, ни мать, ни дочь не легли спать. Дома сыновья сказали им о том, что Вали ранен, они промолчали. Прошло несколько мучительно тяжелых часов. На рассвете Аминат услышала все тот же голос из соседнего села, зовущий Зазал Али. Она вышла на крыльцо, прислушалась. Тот сообщил о кончине Вали и просил сообщить об этом всем сельчанам. Весь мукуринский джамаат собрался на похороны в соседнее село, пошли и братья Шагун. Когда они увидели, что идет на похороны и Шагун, они воспротивились и велели ей вернуться домой. Тут вмешались аульские аксакалы, упокоили братьев и взяли с собой Шагун.
Дом Шахмандара и прилегающие к нему улочки были запружены народом. Шагун с трудом пробралась в комнату, где лежало тело любимого. Кругом все рыдали, причитали. Шагун, убитая горем, не знала, что делать, к кому подойти. В это время тетя Патимат, положив руки на плечи своей дочери, запричитала: “Что теперь мне делать, сынок, с твоей юной невестой?!”
Недалеко от нее тетка Вали по отцу плакала, размахивая каракулевой шапкой с красным верхом, принадлежащей племяннику.
– Твоя юная останется на языках уличных сплетниц, жаль девушку из Мукури, которая так и не сумела разгадать тайну этой папахи! – крикнула она в сердцах и кинула шапку к Шагун. Та тоже схватила шапку налету и стала причитать красивым, звучным голосом, размахивая шапкой Вали:
Мужчины гуйминские, как вы теперь головы поднимите,Как на годекане сядете?Ведь жемчуг ваших сердец в пучину канул!Как ты, Шахмандара, на белый свет посмотришь,Ведь солнце очага твоего в самом зените потухло?!Зацветут ли долины, если тополь белый громом сожжен?Соберется ли базар в Кумухе, если ожерелье базараЧерной пулей раздроблено?!Когда ты улыбался, в горах таяли снега.Улыбнутся ли когда-нибудь твои друзья в горах?Когда ты на гору поднимался, гора взлетала до небес,Покажутся ли вершины гор теперь из-под снега и пурги?Ты обещал вчера в гости к нам придти.Знал ли, что беда черная за тобой крадется?На смертном одре лежал, воды глоток попросил,А смерть, как змея, у ног твоих стерегла.Зубы жемчужные твои выстукивали дробь.Ужель конец жизни своей удерживал ты в зубах?Ибрагим – пророк ли ты, чтоб в огне сгореть,Или солнце красное, чтоб тучей затмить?Пусть сгорит твой дом, что не мог тебя оценить.Пусть разобьется об скалы конь, что тебя не сберег!Поделиться ли с матерью родной решил,Что во цвете лет из жизни отправляешься к ней?Увидимся ли с тобой на том свете еще,Если я уже на этом превратилась в прах?Девушки, мои подружки, не снимайте же траур,Солнце наше закатилось, мы остались в тени!Парни, наши танцоры, теперь о танцах забудьте.Ваши ножки ловкие подкошены мечом!Так причитала Шагун, и все собравшиеся
После этого прошло два года, Шагун не сняла за это время траур и не показывалась нигде на торжествах и на веселье. Пробовали к ней подойти и сваты, но она и слышать не хотела ни о ком.
Однажды пришла к ним сестра Шахмандара Итта, принесла бочонок меда, золотое колечко и старинный платок гулменди. Начала она издалека, но затем сказала, что послал ее Шахмандара к Шагун, велел передать его слова: “Сгорела и потухла твоя душа, Шагун, сгорел и потух и мой дом, не придешь ли ты зажечь очаг в доме своего любимого?” Услышав эти слова, Аминат не дала дочери и рта раскрыть:
– Хватит, Итта, надоели нам по горло сплетни ваших гуйминцев, теперь же я дочь в Гуйми не отдаю! Возвращайся туда, откуда пришла. Ушла Итта оскорбленная. Прошло некоторое время, Итта опять явилась с теми же подарками и с теми же словами. Опять ее прогнали мать и братья Шагун. Собралась в третий раз Итта в Мукури, но прежде договорилась с теткой Шагун по отцу. Как Итта переступила порог дома Аминат, зашла за ней и тетка Шагун. Итта опять повторила слова Шахмандара, опять раскричались братья и мать, но тут встала грозная и мудрая тетка и сказала: “Теперь молчите все! У Шагун нет отца, коль нет его, буду я, его сестра. Никто в наших селах не поверит, что какая-то девушка не вышла за Шахмандара, если он сватал. Скажут, не брал, и потому не вышла. А я вот возьму и отдам!
Она взяла из рук Итты кольцо, надела на палец Шагун, взяла платок, тоже надела не ее голову, взяла кусок хлеба, обмакнула в бочонок с медом и положила сначала в ее рот, затем в свой рот, затем подала и Итте. при этом читая обрядовые молитвы. А племянникам своим велела молчать и Аминат отослала от дочери, сказав, что теперь хозяин Шагун ее будущий муж, что он посчитает нужным, то и сделает. Так эта мудрая женщина развязала тугой узел и поставила все на свои места.
Все, что написано выше, мне рассказала внучка той самой Шагун, Загидат, мудрая и пожилая женщина. Она вспоминала свою бабушку Шагун, добрую, умную и всеми уважаемую в селе. Шахмандара умер раньше нее. У них было несколько детей. Шагун отзывалась о своем муже очень хорошо, говорила, что за свою совместную жизнь не услышала от него ни одного слова тяжелее пуха. Он был всегда добр, отзывчив и внимателен. Наказывал, чтоб не возвращала человека, пришедшего за подаянием или за другой помощью, чтоб не забывала сирот в священный день-пятницу.
До сих пор в селении Гуйми с особой теплотой вспоминают добрую чету Шахмандара и Шагун.
Трагедия потомков Сурхай-хана
В XIX веке прямые потомки Сурхай-хана, через его сына Магомедхана: Имрам-бек, Аслан-бек, Шахимардан-бек, Башир-бек, Махмуд-бек и Муслим-бек со своими семьями и прислугой жили в своем родовом поместье Бухцанаки, в восьми километрах от Кази-Кумуха. Они владели обширными земельными угодьями в горах и на низменности, в районе нынешнего «Новостроя», содержали множество домашнего скота, табуны лошадей. Они владели также ювелирными мастерскими и магазинами в Баку и Тифлисе.
Отец братьев Башир-бека, Муслим-бека и Махмуд-бека Зубаир-бек Сурхайханов был казнен в 1877 году за участие в бунте. После установления советской власти они стали носить фамилию – Зубаировы.
Двоюродные братья Башир-бек и Агалар-бек (впоследствии Агалар-хан) в отрочестве были отданы Аслан-ханом Казикумухским в аманаты русскому царю. Позже Башир-бек, со своим двоюродным братом Имрам-беком воевали в русско-японской войне, вернулись в чине штабс капитанов и с боевыми крестами. Раненный в бою Имрам-бек, хоть и хромал на одну ногу, всегда ходил подтянутый, одетый с иголочки и с серебряным посохом. Все Сурхайхановы были умны и образованы, владели многими языками, Махмуд-бек хорошо пел, сочинял стихи на арабском и азербайджанском языках. Кстати, дочь Махмуд-бека Тугай-ханум является прямой бабушкой по матери известному дагестанскому певцу Мухсину Камалову, а Башир-бек является прадедом не менее известному пианисту Хану Баширову. Получивший в свое время в Санкт-Петербурге юридическое образование, Башир-бек по возвращении с войны был назначен заместителем председателя государственного и шариатского судей при губернаторе Дагестана в Темирхан-Шуре.