Преданная. Невеста
Шрифт:
Вот это сказала бы. Но вроде бы нельзя.
Обхожу Славу на пути в ванную. Включаю горячую воду и долго мою руки. Они правда холодные. Отогреваю.
Смотрю на себя в зеркало и продумываю план действий.
Искренняя Юля из последних сил что-то там хрипло кричит. Он приехал. Он заботится.
Он подлец, а ты дура, Юль. Успокойся уже.
Вытирая руки, выглядываю из ванной.
Моментально встречаюсь глазами с Тарнавским. Ощущаю исходящие от него сомнения
– Ты можешь тоже руки помыть. Ты меня трогал. И ручку. А я окно пока открою, чтобы проветрились мои бациллы.
Выпалив свою разрешительную речь, захожу в гостиную. Хочу перестать чувствовать взгляд затылком и лопатками. Приближаюсь к окну и открываю настежь. Понижаю комнатную температуру до уличной. Тюли поднимает ветер.
Слышу шаги. Оглядываешь.
На хую он вертел мои предложения.
Заходит следом. Взгляд гостя тут же упирается в цветочную корзину.
Я выбрала сто сочных бордовых роз. В голове на повторе крутится не произнесенное: «нравится? Ты подарил».
Запоздало думаю: надо было еще записку какую-то придумать двузначную.
А вот стыда... Ноль целых ноль десятых. Всё складывается лучше некуда.
Судейский подбородок поднимается. Взгляд тоже. Я без страха смотрю в ответ. Хочется вызов бросить, но этого делать нельзя. Я должна оправдываться.
– Это Лиза. Я написала, что приболела…
Он хмыкает. Ведет головой, то ли мотая, то ли кивая. Непонятно вообще. Понятно, что можно не продолжать.
– Извини. В отличие от Лизы, я без цветов.
Снова смотрит на них. Взгляд зависает. Думает. Потом на меня. Еле заметно прищуривается и делает шаг ближе.
– Температуру померяешь, Юль? – Спрашивает, заранее, мне кажется, зная ответ. Конечно, нет.
– Да я градусник разбила. – Отмахиваюсь, импровизируя. – Его и выносила. Но горло болит, – сжимаю кулак, прикрываю рот и кашляю. – Не подходи лучше, Слав. Заражу же, а у тебя заседания.
Он останавливается посреди комнаты, а я начинаю по ней передвигаться.
Подхожу к цветам, приседаю на корточки и вдыхаю. Глажу лепестки.
Пытаюсь зажечь взгляд. Они правда такие красивые…
Перевожу его на Тарнавского и как бы мягко журю:
– Ты зря приехал. Я привыкла одна болеть, за мной не надо ухаживать. Или ой… Извини, глупости говорю. Может ты по работе, а я…
Поднимаюсь и отхожу подальше.
Торможу, слыша тихое:
– Юль…
Оглядываюсь.
Ветер заносит в комнату тревогу. Тюль продолжает трепетать. Я внутри тоже. Еще усугубляю, но уже боюсь.
Мое:
– Что? – Получается сдавленным.
Слава несколько раз молча моргает.
– Накинь что-то. Ты голая. И мокрая.
– Мне нормально.
Ноздри Тарнавского раздуваются. Он любит послушание. Но вынужден глотать.
Опускает взгляд на розы. Смотрит на них. Игнорирует мое:
– Может чай?
Подняв, сводит брови. Я вижу, как сжимает-разжимает кулак.
– Ты телефон не теряла? –
Господин судья залез туда, где слово «доверие» употреблять уже неуместно. Не чтобы проверить, всё ли со мной хорошо, а чтобы узнать: я его преданная вчерашняя целочка или все вчерашние целочки рано или поздно становятся блядями?
И я даже могу его понять. Если бы мне однажды изменили…
– Телефон? Нет! Ты что! Он всегда со мной, – прижимаю мобильный к груди и нежно глажу его.
Слава следит за моими действиями. Даже интересно – дальше спросит или…
Смотрит-смотрит-смотрит. Я опускаю руку вниз. Он кивает и уводит взгляд в сторону.
О чем думаешь, Слав? Поделись…
– Так чай… Я сделаю?
Мотает головой. Подходит. Его рука ложится на мой затылок. Глаза смотрят четко в глаза.
Я замираю и перестаю дышать. И это даже не объяснить нежеланием заразить несуществующей болезнью. Все происходит так, как должно. Я только не уверена, что вывезу.
– Юль, – он зовет как-то даже ласково, хотя это совсем не обязательно. Ответить не могу. Меня распяло его пристальное внимание. Молчу и даже не моргаю.
Подмечаю, что под спокойствием лицевых мышц скрывается гримаса.
– Ты молоденькая, я понимаю. – В горле застревает легкомысленная отмашка, что я нормальная, а не молоденькая. Но пусть. Пусть списывает. Потом поймет, что я похуже многих взросленьких. Прокуратура ему такое не устроила. А я – та еще тварь. Взгляд Тарнавского снова перескакивает со зрачка на зрачок. Он хочет до меня достучаться. Он хочет все нормализовать. Раньше ему было спокойней. Привычней. Удобней. Теперь… – Но думай о последствиях, Юль. Хорошо? Когда делаешь что-то – думай о последствиях.
Он произносит с нажимом на «думай». Без агрессии. Даже не обвиняя.
Нахуй шлет мои сказки о болезни. Сказав, тянется к губам и прижимается к ним.
Не дает мне задать дебильнейший из вопросов: "о чем ты?". Мы вдвоем знаем, что всё прекрасно понимаем.
Слава не пытается целовать меня страстно. Оторвавшись, фокусируется на глазах на долю секунды.
— Хорошо, Юль?
Киваю.
Он разворачивается.
Я закрываю глаза и снова считаю. Уже шаги.
В барабанный перепонки пожизненным воспоминанием врезается слишком громкий хлопок двери. Только сатисфакции по-прежнему ноль.
Глава 24
Глава 24
Юля
– Слав, я не… Я не готова… Слав… – Лепечу что-то невнятное, чувствуя на запястье уверенный хват.
Судья оглядывается. Он мне лукаво улыбается. Сердце в хлам.
Как же путано все, господи!
– Садись, Юль. – Открывает передо мной дверь в свою машину и кивает на гостеприимно зажегшийся подсветкой салон.
Я не хочу. Чувствую себя пойманной в западню. Но и отказать… Как на зло в голову не лезет ни одна из отмазок. Я почти все использовала.