Предатель
Шрифт:
– Если ты попросил меня прийти только для того, чтобы снова начать этот спор, боюсь, я не смогу остаться надолго.
– Нет, - говорю я.
– Нет, я позвал тебя не поэтому.
Я вообще не хотел с ней общаться, но я знал, что в Бесстрашии я никому не могу рассказать о том, что я узнал об атаке на Отречение - я не знал, насколько они лояльны к фракции и её политике, но должен был кому-то рассказать. В последний раз, когда я разговаривал с Эвелин, она, казалось, знала, как обстоят дела в городе. Я предположил, что, возможно, она сможет
Это риск, но я не знал, куда еще обратиться.
– Я следил за Максом, - продолжаю я.
– Ты говорила, что эрудиты связаны с бесстрашными, и ты была права. Они что-то затевают вместе, Макс и Джанин, и кто знает, кто еще.
Я рассказываю ей, что я увидел в компьютере Макса, списки поставок и карты. Я рассказываю ей, что я заметил по поводу отношения Эрудиции к Отречению, доклады, как они даже умы бесстрашных настраивают против нашей бывшей фракции.
Когда я заканчиваю, Эвелин не выглядит удивленной или мрачной. На самом деле, я понятия не имею, как прочитать выражение ее лица. Несколько секунд она молчит, потом говорит:
– Ты видел какую-нибудь информацию о том, когда это может произойти?
– Нет, - говорю я.
– Как насчет цифр? Насколько велика армия, которую планируют использовать Бесстрашие и Эрудиция? Откуда они собираются ее набрать?
– Не знаю, - разочарованно протягиваю я. - Да мне и все равно. Неважно, сколько у них рекрутов, они уничтожат Отречение за секунды. Не потому, что они не обучены защищаться, - они бы не смогли, даже если бы знали как.
– Я знала, что что-то происходит, - произносит Эвелин, наморщив лоб.
– В штабах Эрудиции свет сейчас горит постоянно. Это означает, что они больше не боятся неприятностей с советом лидеров, что ... говорит об их растущем недовольстве.
– Окей, - говорю я.
– Как мы предупредим их?
– Предупредим кого?
– Отречение, - поясняю я взволнованно.
– Как мы предупредим Отречение, что их собираются убить, как предупредим Бесстрашие, что их лидеры вступили в сговор против Совета, как...
Я останавливаюсь. Эвелин стоит, свесив руки по бокам, лицо ее расслаблено и апатично. "Наш город меняется, Тобиас". Это сказала она мне, когда мы снова встретились в первый раз. "Вскоре каждому придется выбирать сторону, и я знаю, на какой тебе лучше оказаться".
– Ты уже знала, - говорю я, с трудом осознавая правду.
– Ты знала, что они планировали что-то подобное, знала уже какое-то время. Ты ждешь этого. Рассчитываешь на это.
– У меня нет стойкой привязанности к бывшей фракции. Я не хочу, чтобы она или любая другая фракция контролировала этот город или людей в нем, - говорит Эвелин.
– Если кто-то хочет устранить моих врагов вместо меня, я не стану им мешать.
– Я не могу тебе поверить, - говорю я.
– Они не все как Маркус. Они беззащитны.
– Ты думаешь, что они невинны, - говорит она. - Ты их не знаешь. Я видела, кто они на самом деле.
Ее голос звучит хрипло и низко.
– Как, по-твоему, твоему отцу удалось лгать тебе про меня все эти годы? Ты думаешь, другие лидеры Отречения не
Раньше мне не приходило это в голову. Тела не было. Тела не было, но все эти мужчины и женщины, продолжавшие сидеть в доме моего отца в то ужасное утро и на похоронах вечером, притворялись для меня и для остальных членов Отречения, и даже их молчание говорило: никто бы нас не покинул. Кто бы захотел?
Я не должен бы удивляться, обнаружив, что фракция полна лжецов, но, возможно, часть меня все еще наивна, как дитя.
Теперь уже нет.
– Подумай об этом, - говорит Эвелин.
– Ты действительно хочешь помочь им, тем людям, которые готовы сказать ребенку, что его мать мертва, лишь бы сохранить лицо? Или ты хочешь помочь устранить их от власти?
Я думал, что знаю. Те невинные отреченные, постоянно оказывающие услуги и кивающие на разный манер, они должны быть спасены.
Но те лжецы, которые заставили меня погрузиться в скорбь, которые оставили меня наедине с человеком, причинившим мне боль - нужно ли спасать их?
Я не могу смотреть на нее, не могу ей ответить. Я дожидаюсь, пока поезд поедет мимо платформы, и выпрыгиваю из него, не оглядываясь.
– Не пойми меня неправильно, но ты выглядишь ужасно.
Шона садится в кресло рядом со моим, опуская поднос на стол. У меня ощущение, что вчерашний разговор с матерью - это внезапный, оглушающий шум, и теперь все остальные звуки стали глуше. Я всегда знал, что мой отец жесток. Но я всегда считал, что другие отреченные невинны; глубоко внутрия всегда считал себя слабаком за то, что покинул их, будто будучи предателем собственных принципов.
Сейчас мне кажется, что, независимо от принятого решения, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу Отречение о планах нападения, которые нашел на компьютере Макса, я предам Бесстрашие. Если я не предупрежу, я снова предам свою прежнюю фракцию, гораздо в большей степени, чем предал до этого. Мне придется выбирать, и меня подташнивает при мысли о принятии этого решения.
Я пережил сегодняшний день единственным известным мне способом: проснулся и пошел на работу. Я вывесил рейтинги, которые стали причиной некоторых разногласий между мной, отстаивающим назначение большего количества баллов за улучшение показателей, и Эриком, встающим на защиту постоянства в результатах. Я пошел есть. Я пережил эмоции, будто оставив только мышечную память.
– Ты собираешься съесть хоть что-нибудь из этого?
– интересуется Шона, кивая головой на мою тарелку, полную еды. Я пожимаю плечами.
– Может быть.
Я вижу, что она собирается спросить, в чем дело, поэтому меняю тему.
– Как дела у Линн?
– Ты должен знать это лучше, чем я, - отвечает она.
– Видишь ее страхи и все такое.
Я отрезаю кусочек мяса и прожевываю его.
– На что это похоже?
– спрашивает она осторожно, приподнимая брови.
– Ну, видеть все их страхи.