Предназначение
Шрифт:
– Сам иди, если охота. – Огрызнулась берегиня. А мы с княжной лучше поплывем. Показывай, куда держать, истязатель!
– Тебе не все ли равно, тетушка? – Радогор наклонился, чтобы снять с Лады раскисшие сапоги. – Когда надо будет, сам покажет.
– Ну, смотри, парень. – Мстительно проговорила берегиня, фыркнув. – Сам сказал, за язык тебя не тянула.
И снова фыркнула.
– Вся начисто из – за тебя испростыла. Вот свалюсь в огневице и воды подать будет не кому. Так и помру на зло тебе, чтобы совесть измучила и иссох через нее.
– Тетушка! –
– А ты не заступайся за него, девка. Он и тебя, бедную, не пожалел.
Закрутилась на одной ноге, разгоняясь волчком, а потом и совсем из глаз пропала. И только ветер и выл там, где только что стояла она. Островок дернулся и неохотно сдвинулся с места. И медленно поплыл по болоту.
– Не слушай ты ее, Лада. Это она не со зла. По привычке. – Успокоил Радогор княжну, согревая в ладонях ее, почти детские, ступни.
– Если бы говорила со зла, давно бы уж с рыбьим хвостом ходил. А, может, и того хуже.
Кикимора тотчас вынырнула из сверкающей воронки и сверкнула глазами.
– А раньше сказать не мог? Уж я бы такой хвост своему соседу приладила, обзавидуешься!
– И сейчас не опоздало.
– Сейчас его еще найти надо. А как я его искать буду, когда нас самих сначала надо найти. – Отрубила кикимора, вытягиваясь через его плечо, чтобы посмотреть на Владу. И запричитала. – Ой, ноженьки, наши белые! Да, что он, варнак, над тобой сотворил?
– И убежденно закончила.
– Теперь по ночам ломить будет, как мои! Верно тебе говорю. Дело знакомое.
Но тут же забыла и о своих ногах, и об их болезненном состоянии. Принялась развязывать мешок, не переставая при этом ворчать на Радогора, не забывая упоминать крепкими словами и Упыря.
– Все, все, как есть перепортил. – Всплеснула руками, и заохала. Не утонули, так уж сейчас смертоньки жди, голодом уморит. А то невдомек, что порченый хлеб, не девка. Это только девка от раза к разу слаще делается, а с хлебушком все, как раз наоборот.
Радогор вспыхнул и побагровел. А Влада, как сидела, так и подпрыгнула.
– Тетушка! – Оскорбленно крикнула она.
– А что тетушка? Я все по жизни, как есть. Не убавить, не прибавить. Ты много по началу расчухала? Так, охотку сдернула. Это уж потом начала разбирать, что да как… Куда да почему. А с хлебом все иначе. Одна ему дорога, в воду.
Добралась до, завернутого в тряпицу, окорока. И обнюхала его со всех сторон.
– Оскоблить со всех сторон, зажать нос пальцами, так, может, и не отравимся. Ну, а если грех какой дорогой случится, на себя пеняй. – Повернулась она к Радогору. – Если мелконько искрошить, то я, как твоя птица тоже поглотаю.
И запоздало спохватилась, сокрушенно разводя руками.
– Эх, надо было мне самой мешок тащить. Не переломилась бы. Доперла. Я и юбки не замочила. А не то, что похуже.
Но ждать не стала, когда Радогор порежет злополучный окорок. Хищно сверкнула глазами и прямо из – под ножа выхватила самый большой ломоть. И сразу же впилась в него зубами.
– Как сроду не едала! – Пояснила она Владе. – Оголодала чисто вся. Аж брюхо ссохлось.
Глава 20
Их
– И как он позволил тебе такое добро в воде мочит? Просто ума не приложу. И в толк не возьму.
А Влада после еды почувствовала, как от усталости, даже сидеть не в состоянии, и забралась под руку Радогора.
– Потерпи, Ладушка. Сейчас теплее будет.
Отстранив ее, встал на колени и принялся разгребать мох, выстилая его птичьим гнездом. Руки ощутили знакомое тепло и он поднял их над гнездом, согревая его.
– Эй, эй! – Встревожилась кикимора. – Не вздумай спалить. Или того хуже, уронишь его на дно, ковыляй потом чем попало. И так доедем.
Но Радогор, не обращая внимания на ее слова, продолжал сушить гнездо, и скоро оно было готово. Бережно переложил дремлющую княжну в это теплое ложе и укрыл совершенно сухим пластом.
– Ложись рядом, Радо. Ты тоже устал не меньше нас.
– Ложись, Радогор.
– Милостиво разрешила ему и кикимора, на которую после плотного ужина, накатила невероятная доброта. – Разбужу, если что. Только покажи, куда править надо.
– Плыви, тетушка, куда плывем. Пусть думает, что по его воле по болоту крутимся. Почему не потешиться ему на последок? Ночью повернем куда надо. И ты ложись, тетушка. Не сиди.
– Ну, уж. Ко мне и сон не идет. Я от него теперь любой подлости жду. А уж тех пауков я с детства не перевариваю. Аж перевернет и скрючит всю, как на паутину набегу. И холодом сразу наносит, как посмотрю в паучьи глаза. А они у него круглые и не моргнут. Так до самых пят и достают. И зачем они Роду понадобились, хотела бы я знать? Так не скажет, сколько бы не спрашивала. А, может, и сам забыл. Или хотел одно, а вышло другое. Или спросить уж? В лоб не стукнет. И за спрос денег не берут. Ты то сам, как думаешь?
Но Радогор ее не слышал. Откинув рукотворную полость, прилег рядом с княжной, боясь потревожить и сам того не ожидая, тоже уснул. Причем, уснул сразу, как в черный омут провалился. Дедко Вран в таких случаях, когда добудиться его не мог, говорил, уснул, как издох. Или пропал! Но с тем же смыслом. И только сейчас, уснув, понял, как сильно вымотался за эти дни. В висках пощипывало и покалывало. В затылке, как городищенское било колотилось. И внутри, вероятно, от не свежего мяса, ныло и крутило. Перед глазами то появлялся, то пропадал, заросший шерстью, Упырь. Беснуется, прыгает по деревянному настилу, кулаками грозит. А рядом с настилом его изба плавает. Злорадно усмехнулся во сне, но и не подумал глаза открыть.