Предназначение
Шрифт:
Села рядом с княжной и с треском поскребла голову.
– Но если с другой стороны заглянуть, тоскливо будет здесь сейчас. Словом переброситься не с кем, а не то, что разругаться для душевного веселья. Да и дрягва пропала. То ли озеро, а то ли… И куда, спрашивается, мне сейчас на старости лет из родных мест шагать?
Пригорюнилась, голову повесила.
– И все то у тебя, тетушка, не слава богу. – Возмутилась Влада.
– И так не хорошо, и этак не ладно.
– А вот такая я с молоду уросливая. – Берегиня почувствовала себя виноватой. –
И заинтересованно заглянула в лицо Радогора.
– Ты как думаешь, касатушка, не соврал он про пироги? Правда видел? Или так сказал. Чтобы меня успокоить?
– Проснется, сама и спроси.
– Когда он еще проснется! – Расстроилась кикимора. – Эвон развалился. Спит и спит. Как сроду не сыпал. На таких коленках и голодом можно всю жизнь проспать. А я к той поре начисто вся изведусь.
Кикимора от досады сплюнула в воду, вскочила на ноги и бойко забегала по бревнам.
– И ночь не уходит, как за гору зацепилась. Так и висит чернее черного. Я таких ночей и не видела сроду. Аж мурашки по коже скачут. Всю истоптали.
Влада зримо представила тех мурашек, которые топают по твердой, как кора, коже берегини и, не удержавшись, улыбнулась.
– А тебе, хохотунья, только бы зубы скалить над голодным человеком. А нет, чтобы подумать своей головой, не все сыты, тем, что один другого по голове ладошкой гладит. Есть и другие…
Но рассвет медленно, с ленцой поднимался над болотом. Тучи расступились и запоздало появился блеклый, ущербный месяц, высветив на водной глади чуть заметную дорожку. И берегиня оживилась, сразу забыв все свои огорчения.
– Пусть спит. – Сжалилась она. – Наломался за эти дни. – Сама такой была. Набегаюсь за день так, хоть колом буди, хоть из ведра воду лей, все равно не добудишься. Я теперь и без него одним махом догребу. А уж на берегу пусть сам разбирается. Ты только, девка, держись покрепче. И его держи, чтобы с коленок не скатился.
Влада забеспокоилась, с тревогой глядя в задорное лицо кикиморы.
– Ты, тетушка, на месяц держи. Когда сюда шли, он у нас за спиной был
– Учи кого другого, а меня молода еще учить. – Строптиво огрызнулась берегиня, которую торопил, разом пробудившийся, голод. – Без сопливых склизко. Ну, залетные!
Залилась в разбойничьем свисте, заухала, разгоняя вихрь. И Влада наклонилась всем телом на Радогором, закрывая его от воды, хлестким потоком обрушившейся на их плот.
Растаял месяц. Исчезла путеводная дорожка. И ночь ушла, отлепившись от горы, когда их плот врезался в берег. Весь забитый завалами из поваленных деревьев, бесформенных болотных кочек, травы… и страшилищ, которых пожирали полчища муравьев, пауков и червей.
Удар был настолько сильным, что кикимора, не удержавшись, сорвалась с плота. Пролетела по воздуху над завалом
Влада вцепилась руками в бревна, но тоже не сумела удержаться. Прокатилась по ним и ударилась спиной во что – то мягкое. А сверху ее придавил, так и не проснувшийся, Радогор.
Непереносимая вонь ударила в ноздри..
– Радо, проснись!
А где – то за завом благим матом верещала берегиня.
– Выдерните меня скорее! Ослепли что ли?
– Радо!
Радогор открыл глаза и с удивлением посмотрел на нее.
– Проснись, Радо. Мне тебя не скатить. Тяжелый ты.
Приподнялся на руках, с трудом приходя в себя от сна.
– До берега добрались, а я выползти из – под тебя не могу. Будто не ты, а целая гора меня придавила. А сзади что – то мягкое и противное лежит.
Радогор, все еще плохо понимая, поднялся на ноги.
– На ноги меня поставьте скорее, а то вся голова затекла. – Долетел до них рассерженный голос кикиморы. – Я ногами по воздуху болтаю, по самые уши в землю воткнулась, а на них разговорами напало. Юбка на ушах висит и все добро, какое есть, на голе. Не дай бог, кто увидит меня в таком непотребстве, долго ли до греха.
Но Влада, которая в другое время уже каталась бы от смеха, словно и не слышит ее. С тревогой заглядывает в глаза Радогора. Даже на носки привстала. Без слов понял причину ее тревоги и, как мог, успокоил.
– Вижу, Ладушка. Не так внятно, но вижу. А дойдем до дома, пополощу глаза отваром и совсем хорошо будет.
– Да, наговоритесь вы или нет? – Завопила, теряя терпение берегиня.
Полезли через завал. И оба чуть не повалились от смеха.
– Не подавитесь! – Взбеленилась кикимора. – У человека горе, а на них смехом напало.
Прыгнула на ноги, как только Радогор ее вытянул и запрыгала вокруг них, кипя от негодования.
– Хорошо, еще что ночь кончилась, а то так и пролежала бы под ним. – Набросилась она на Владу. – Лежи себе да полеживай, а другие пусть погибают не хорошей смертью. А там, может, уже все пироги переели. И только я, где не попадя, ногами болтаю. Чуть землей не уходилась на смерть…
– Тетушка! – Возмутилась Влада. – Я вообще спиной уперлась в то страшилище, которое нас съесть собиралось, а оно уже запахло. И Радогора еле дотолкалась.
Не утерпел, улыбнулся и Радогор, чем привел берегиню в совершенное бешенство.
– А тебе бы только на беззащитную женщину покрикивать. Смотри, княжна, подумай головой, хотя чем там думать уже, в какую сторону клонишься. Понаторел на мне, так и на тебя покрикивать будет. А то и поколачивать.
Радогор спорить не стал.
– Пироги стынут. – Напомнил он.
И зашагал, ловко выбираясь из завала, поймав Владу за руку. Кикимора, услышав про пироги, замолчала. Какое то время плелась следом, переживая свой конфуз, но потом не утерпела и забежала вперед.