Предназначение
Шрифт:
Радогор же лежал, закинув руку за голову с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам ночного терема.
Вот чей – то пьяный, скандальный и хриплый от выпитого, голос. Половицы скрипнули… Женский сконфуженный голос и неясное бормотание. Быстрая мышь суетливо прошелестела по полу из одного угла в другой. Ветерок прошумел над кровлей терема. Дворня стучит, немилосердно топает и гремит посудой, убирая трапезную.
Знакомое уже чувство тревоги мало – по – малу заползало в душу. Словно чьи – то глаза, холодные, цепкие, - и ненавидящие их, - заглядывали в опочивальню. Но не его искали
И все же чувство, что кто – то неотрывно следит за ними, не покидало его. На палец приоткрыл двери. И снова застыл, прислушиваясь. Показалось, что быстрая, еле различимая в потемках, тень пролетела переходом к светелке княжны.
Стук падающего копья громом разлетелся по терему. Так и есть, сморил сон бедняга. А может и сердобольная рука поднесла ковш, другой.
И еще одна тень скользнула мимо.
Вжимаясь в стену, выбрался из опочивальни. Удар локтем и тень с разбитой гортанью и сломанными шейными позвонками без шума сползла по стене на пол.
Еще одного выдал месяц, не вовремя заглянувший через слюдяное оконце, в светелку. Ткнул пальцем за ухо, касанье смерти, которым он когда – то успокоил Гребенку, и этот повалился на пол. Сколь не быстр он был, а заметили. Из темноты вылетела рука с мечом, целя ему под подбородок. Умелый, выверенный удар. Качнулся в сторону, пропуская удар мимо и, повернулся на пятке. Зажал кисть с мечом в ладони и направил мимо, одновременно выворачивая ее. Рука с хрустом переломилась в локте и меч без звука упал на мягкую и толстую дорожку. И дикий вопль разорвал тишину терема.
– Тише ты! Люди спят. – С укором проговорил он. – Переполошишь всех.
Пока произносил эти душевные слова, чуть не пропустил удар ножа. Подлый удар. Снизу вверх под ребра. Еле успел пропустить его под руку и зажать сгибом локтя. И слегка повернулся еще раз, ломая и эту руку.
– Теперь кричи, чего уж там. – Благодушно разрешил он. – Все равно всех перебудил.
И обрушил пятку на его колено
Третий вопль вырвался из светелки в переход.
– Не уходи никуда. Здесь меня подожди. Разговор есть.
Досадливо поморщился. Теперь уж точно, не только мертвого разбудит, всех пьяных поднимет.
Время для него будто остановилось, как уже бывало не раз. Все три крика слились в один долгий вопль. Выскочил из светелки длинным прыжком. Из его опочивальни в дверях княжна нагим телом светится и сказать что – то пытается. Рукой бесцеремонно затолкнул ее обратно и двери захлопнул. Снизу девки ее по ступеням летят и на разные голоса орут. Один дурей другого.
– Огня! – Крикнул он. – Свечи запалите.
Не скучно начинается их жизнь в Верховье. Веселый городок! А он говорил – тоска! Соскучиться не успеешь, как нож под ребра получишь.
У лестницы на поверх страж сидит. В стену спиной
Бэры молчали, значит лиходей не с улицы пришел, здесь затаился, выжидая, когда хмель или сон всех с ног повалит.
Девки со свечами перед светелкой толкошатся. И помалкивают, боясь за двери заглянуть, где заходится в крике гость не прошенный.
А что бы ему вопить? И сломал то всего ничего. Пару – тройку костей, не больше. А их, костей этих, у него еще осталось считать не пересчитать, ломать не переломать.
Княжне в руки в потемках кроме его подкольчужника другой одежки не попало. Завернулась в него и невдомек ей, что эта одежка ей еле попку прикрывает. Девки завтра по всему городу эту весть разнесут.
Перехватил свечу и, перешагивая через тела убитых, подошел к искалеченному гостю.
– И что кричать, спрашивается? Это разве больно? – Сердобольно, ласковым задушевным тоном, произнес он. Присел над ним и повернулся к дверям. – Все вон! А мне стражу, какая есть. И княжна туда же.
И забыл о них.
А никто и не подумал уходить. Девки про страх забыли. Глазами жгут, облизывают его широкие плечи, голую высокую грудь. Затаив дыхание смотрят, как под тонкой кожей тело буграми перекатывается. Переводят из под ресниц завистливые взгляды на княжну. И думают, подлые, все сладкое всегда ей, а им только остаточки. А та стоит одной ногой, а другую под себя поджала. И в мыслях у нее нет, что разошлись полы подкольчужника, открывая глазам то, что открывать не положено. На девок зло смотрит. Весь пол мертвыми завален, а они, срамницы, на чужое добро рты пелят.
– Больно будет, когда я спрашивать начну. – Ровным, безликим голосом проговорил он.
И княжна затрепетала всем телом, зная заранее, как он будет спрашивать.
– Кто княжну убить хотел? Кто вас подослал? Вспомни Свища. И тех вспомни, кого я на дороге оставил.
Но подсыл даже не расслышал его вопроса. Дико выкатив глаза, смотрел на торчащие из продранной одежды, обломки костей и уже не кричал, верещал. По лицу Радогора пробежала тень. И поняли, у него в голове не укладывается, как можно не найти ответа на такой простой вопрос. Или два вопроса. Поднялся и снова затолкнул княжну в опочивальню.
– Тут побудь.
На девок только глазом повел, а они вниз по ступеням от него сыпнули. Терем гудел растревоженным ульем. Двери захлопали. Ноги по ступеням затопали. Кто – то мимо его плеча сунулся было в светлицу, но он придержал его рукой и двери перед самым носом захлопнул.
А вскоре душераздирающий вопль вырвался из – за дверей. И такая боль была в этом крике, что у всех, кто его слышал, сердце захлебнулось.
Княжна уже одетая в портки и поодкольчужник и с ножом на поясе, появилась в дверях. И волосы ремешком схвачены. Да так на ней все ладно и все к месту, что у девок дух перехватило. Вроде все скрыто, все спрятано и все снаружи. Даже мужи седобородые и те нет – нет, да и бросят в ее сторону жадный взгляд. И носами дергают.