Предупреждение путешествующим в тумане
Шрифт:
Я не удержался и погладил ее по голове. Она шмыгнула носом.
–
— Где сейчас этот Олег?
— Олег? В колонии давно. Через месяц и забрали. Аптеку ограбить пытался.
— А мальчик?
— Мальчик? — она криво усмехнулась. — Мальчик тоже колоться начал. Вроде ему все нипочем. Только с катушек сразу сорвался. Вены резал. Шухер начался. Хорошо, Бессонов меня в больницу устроил, — я ему все рассказала. Потом у подруги жила — но оттуда меня ее родители выгнали. Я ведь колоться продолжала. Меньше — но продолжала. Стала комнату снимать, уборщицей работала. Бессонов деньгами помогал…
— Пойдем провожу, — я помог ей встать.
— Ага. Слушай, зачем ты ищешь Бессонова?
— Так получается. С кем ты была в кафе?
— А, мужик один. Встречались год назад. Потом он к другой переметнулся. Чистенькой. И вдруг у нее на глазах снова ко мне подкатывает. Я забалдела сначала, потом решила — плевать. Тут ты меня снял.
— Сведи меня с этим типом завтра?
— Попробую. Только с ним ухо востро держать.
— Почему?
— Оборотень он.
— Это как?
— А у меня примета есть, по которой я их распознаю. Ходит днем человек, как все. А ночью у него клыки вырастают.
— Три ампулы, вижу, ты уже себе вкатила.
— Тебе-то что? — она ощетинилась. — Мне еще надо, чтобы в норму войти.
— В норму? — мне стало жаль ее. — Нормально ты себя после лечения почувствуешь. Тебе этого не избежать. Уж я постараюсь.
— Нет, только не в лечебницу, — она вздрогнула. — Лучше на тот свет. Там всухую держат. Если бы я это пережить смогла, сама бы бросила. Нет, нет! И потом, там… там же всех вместе держат, это тюрьма, понимаешь, тюрьма! Я ведь никому вреда не сделала, только себе. За что же меня в тюрьму? Не лечить, не в больницу, а в тюрьму, в тюрьму! Там такое творят…
— Успокойся. Я тебе зла не хочу.
Мы остановились у подъезда пятиэтажного дома. Дом был темный, только на самом верху, в угловом окне, сквозь шторы пробивался электрический свет. Вера внимательно посмотрела на меня.
— Опасайся женщины, — неожиданно сказала она.
— Какой еще женщины?
— Она у тебя за спиной стоит.
Я невольно оглянулся. Улица была пуста, лишь тени деревьев метались в свете фонарей.
— Глупости…
— Нет, я вижу. У меня примета есть. Это черная женщина.
Она ко мне иногда приходит. А лицо белое-белое. Тихо так приходит, ни стены, ни замки ее не остановят. И по комнате все ходит, ходит. И руками вокруг себя шарит, шарит… Как слепая. Глаза-то у нее мертвые. Она приходит ко мне из зеркала.
— Из зеркала?
— Да. Поэтому я выбросила все зеркала. Все до единого, веришь?
— Ну конечно. Я тоже не большой любитель зеркал.
— Но тогда она стала приходить ко мне во сне. Я боюсь: проснусь — а это уже не сон. Что тогда?
— Хочешь, поднимусь к тебе?
Она неподвижно и невидяще смотрела куда-то мне за спину. Потом встрепенулась:
— Еще чего!
Стала подниматься по ступенькам, на полпути обернулась, вдруг сказала:
— Ты второй человек на этой помойке. Второй — после Бессонова.
Хлопнула дверь. Я пришел в себя и проследил, как мелькает ее тень на лестничных площадках. Она поднялась на пятый этаж.
Погруженный в свои мысли, я пешком возвращался в гостиницу.
Конечно, в критической ситуации человек
Я свернул на кривую улочку, вышел к набережной и увидел сквозь туман окна высотки, где размещался институт Эдгара.
Теперь идти стало проще, я уже не боялся заблудиться в прибрежном тумане.
И тут я почувствовал опасность.
Кто-то шел следом.
Я уже слышал его шаги минут десять, только поначалу не обратил внимания. Такой же случайный прохожий. Но шаги не отставали, а это вызывало некоторые соображения.
Я прислушался. Тишина.
Двинулся дальше, и за спиной снова послышались шаги.
Круто обернулся — вокруг тени домов и деревьев. На мгновение даже показалось, что сзади вообще никого нет. Только шаги.
Шаги сами по себе.
В первый день я соврал Эдгару. Насчет шпионов. Дело это прошлое, и тема запретная. Как-нибудь расскажу почему.
Но опыт остался. Хотя город был незнаком, мне удалось оторваться. Когда наконец я вышел из одного случайного парадного, следом уже никто не мог идти. В лучшем случае меня до утра будут искать в соседнем квартале.
Я вернулся в гостиницу в четвертом часу. Дежурная спала в холле на диване, накрывшись красным клетчатым пледом.
Она открыла дверь и долго ворчала. Я протянул ей деньги, но дежурная все равно осталась недовольна.
Я ее понимал.
3. ВОСКРЕСЕНЬЕ
…Серый город, битых окон темные провалы, мусор, пыль и ветер в ребрах стен. Небо — как ладонь на скатах крыш.
Это из прошлой жизни. Отрывки как обрывки.
Парень в синих потертых джинсах лежит, поджав под себя ноги, скорчившись, словно младенец в чреве матери. Глаза его открыты, подернуты застывшими слезами. Все это заслоняют носилки, широкие мужские спины в темно-синих рубашках, полицейские фуражки — восьмиклинки…
И уже не город, а прекрасный пляж с белым сыпучим песком, пенистой кромкой моря и королевскими пальмами, под которыми зеленоватые крабы роют свои норы.
— Наркобизнес — это третья сила, — говорит мой собеседник.
Он стоит ко мне спиной, на расстоянии вытянутой руки. Но я знаю, до него не дотянуться. Два года назад его нашли в пригороде Боготы с простреленным затылком. Он был славный парень, насколько могут быть славными местные полицейские. Но в какой-то момент он вдруг не захотел быть просто полицейским. Может быть, потому, что тот парень, в синих потертых джинсах, умер после слишком большой дозы наркотиков. И потому, что тот парень — младший брат моего собеседника. Он для того и пошел в полицию, чтобы дать возможность парню выучиться в Штатах. Сам мне об этом как-то рассказывал.