Предыстория под знаком вопроса
Шрифт:
История не есть явление природы или ее биологической компоненты. Она даже не является естественным явлением для человечества. Многие человеческие общества существовали долгое время без истории, а некоторые «примитивные» народы живут и сегодня без истории, хотя и их жизнь полна событий с нашей – а, может быть, и с их - точки зрения. Только пробуждение интереса к прошлому кладет начало постепенному созданию человеком истории.
Это относится и к истории природы. В первом издании Британской Энциклопедии она фигурирует в описании понятия истории как одна из двух разновидностей оной. Но и история природы или натуральная история не идентичны прошлому, а только отражают уровень наших знаний о прошлом природы, об ее эволюции в прошлом, в том числе и о катастрофических событиях прошлого. Важность истории природы (описания, осознания
Кстати, второй вариант определения истории в названном издании Британской Энциклопедии – это, согласно статье Кеслера «Осознание сквозного времени», - «история деяний», где «деяния» - достопамятные события - выбираются произвольно и выстраиваются комментатором в некую цепочку. Не исключаю, что именно из этого источника и взял Маркс свое рассмотренное выше определение. На самом же деле, выстраиваются в цепочку не события, а образы, созданные людьми на основе описаний (более или менее достоверных или абсолютно фантастических) реальных или выдуманных событий.
История – это не само прошлое, а только его модель, его описание, его образ, его отражение в нашем сознании, его коллективная рефлексия. Это модель мира, опрокинутая в прошедшее время. Это коллективное отражение представлений человеческих коллективов и отдельных лиц о том, что или кого (какие сущности) считать историческими: какие события, явления, личности, структуры, взаимоотношения достойны нашего внимания и должны быть сохранены в коллективной памяти, описаны, проанализированы, поняты.
Я исхожу из того, что мой читатель в той или иной мере знаком с понятием модели, широко применяемым в современной науке, да и вообще в современном языке. Моделью может служить и фотография, и портрет, и словесное описание. Широко распространены физические модели: ими пользуются, например, архитекторы, они часто выставлены в музеях (например, модели кораблей, старинных зданий и их комплексов, замков и целых городов). Физическую модель атома все мы проходили в школе.
В науке важную роль играют математические модели, в которых процессы и явления самой разной природы описываются системами уравнений, что и позволяет их анализировать теоретически или вычислительно. Распространены также алгоритмические модели, в основе которых может лежать более комплексное описание, чем чисто математическое. У таких моделей есть немало общего и с нарративными моделями, в которых основным средством моделирования является слово, язык, система определяемых словесно понятий.
Именно последние и применяются широко при исследовании прошлого, хотя сегодня в принципе существуют и более сложные для понимания (но часто более простые по существу, более грубые по степени абстракции) математические модели прошлого, в которых, правда, в большей мере используется язык математики, чем сложный математический аппарат. Часто такая грубая модель прошлого позволяет увидеть закономерности, подметить особенности, которые трудно осознать при использовании сложного нарративного описания, моделей языкового уровня.
При моем простом подходе к понятию истории как модели прошлого становится рискованным говорить все время о фальсификации истории. Фальсифицировать можно то, что известно: стиль художника или скульптора, монеты, банкноты, еще не забытое нами прошлое. В истории же мы имеем дело с хронистами, описывающими события, которые они лично наблюдали, или с историками, которые обрабатывают хроники очевидцев, устные или письменные.
Большинство хронистов пытается честно описать виденное (правда, при этом два хрониста могут составить весьма различные описания одного и того же). Лишь крайне редко сам хронист начинает сознательно лгать, как это делали свидетели КГБ в случае организованных КГБ политических провокаций. Историки чаще склонны искажать сообщения хронистов, чем последние – виденное. Но и у них преобладает искажение неосознанное: неверные толкования, бессознательное перенесение окружающего мира в прошлое, уверенность в собственной способности поправить хрониста, уточнить сказанное им. Только под влиянием политики и идеологии они начинают бессовестно передергивать и лгать.
Модель же прошлого, т.е. история,
О соответствующем характере исторических моделей хорошо сказал многолетний друг нашей семьи видный историк российской и мировой культуры Юрий Михайлович Лотман в статье «Изъявление Господне или азартная игра? (Закономерное и случайное в историческом процессе)»: «Таким образом, мы можем заключить, что необходимость опираться на тексты ставит историка перед неизбежностью двойного искажения. С одной стороны, синтагматическая направленность текста трансформирует событие, превращая его в нарративную структуру, а с другой, противоположная направленность взгляда историка также искажает описываемый объект».
Четко понимая, что история всегда отлична от своего оригинала в прошлом, можно лишь говорить о степени достоверности нашей исторической модели, о ее близости к моделируемому нами прошлому, о соответствии истории ее оригиналу (прошлому). И о том, как именно отражалось прошлое, как строилась его историческая модель. Те, кому слово «фальсификация» очень уж близко и необходимо, могут говорить о фальсификации прошлого в тех случаях, когда модели прошлого (его история) очень уж явно не соответствуют этому прошлому и, главное, когда искажение прошлого произошло сознательно и служило каким-то определенным целям: идеологическим, религиозным, партийным, кастовым и т.п.. Чаще, чем фальсификация истории происходит подделка исторических источников, их фальсификация, не обязательно направленная на искажение истории как самоцель. Фальсификаторы исторических источников часто, наоборот, стремятся подтвердить традиционную версию истории, хотя могут и иметь намерение изменить ее, подправить в пользу некоторой овладевшей их умами идеей. Хотя часто – просто желают таким образом приобрести научный капитал либо финансовую выгоду.
История – это модель прошлого, его образ, часто фантастический
«Это — абсолютный идеализм! Вы — иезуит! Диалог с Вами невозможен», — с такими словами обратился однажды к автору коллега-медиевист. Такова крайняя из встречавшихся нам форма неприятия положенного в основу этой книги подхода к ментальности историков.
Что стоит за подобным неприятием, с которым, безусловно, сталкивался всякий, кто пытался усомниться в объективности научного разума? Почему проблематизация сознания исследователей способна вызвать столь эмоциональный протест? Среди многих объяснений самым распространенным является, по-видимому, страх. Восходящее к Ницше, это объяснение пользовалось особой популярностью в 1960-е гг. — годы дерзких посягательств на авторитет знания. Так, по словам А. Маслоу, нам свойственно «сопротивление познанию», причем сопротивление это тем сильнее, чем ближе предмет познания к ценностному ядру личности познающего. «Более других форм знания мы боимся знания самих себя, того знания, которое может изменить нашу самооценку», — утверждал он. В свою очередь Ролан Барт восклицал: «Разве стерпит пишущий, чтобы его письмо подвергали психоанализу?» Если видеть в знании форму власти, то профанация познавательной деятельности ставит под угрозу разрушения «властное ядро» личности ученого.
Н.Е. Копосов, Как думают историки, М.: НЛО, 2001, стр. 295-6.
Прошлое прошло, исчезло в небытие, оставив о себе лишь ограниченную по объему информацию. Уже поэтому любая историческая модель априори приблизительна. Она неточна и потому, что любой наблюдатель не улавливает всей сложности сущностей, о которых он каким-то образом получил информацию. Можно сказать, что прошлое практически бесконечно в своем потенциальном историческом объеме, а его историческая модель всегда была и будет конечной. И, следовательно, история никогда не будет на все 100% адекватно описывать прошлое даже если у ее исследователя нет намерения исказить картину прошлого и он не прибегает к явно выдуманным персонажам, событиям и обстоятельствам.