Прекрасная Габриэль
Шрифт:
И он целовал руки Эсперансу, по итальянскому обычаю, между тем как под столом Элеонора, не менее признательная, прятала свои ножки между ногами спасителя Сперанцы. Правда, что во Франции очень холодно.
Спаситель, более взволнованный, чем хотел казаться, встал, чтобы покончить с признательностью. Он выразил желание приехать в Париж до вечера, и Элеонора тотчас же, отдохнув от усталости, решилась ехать с ним. Велели привести лошадей, которые отдохнули, все закутались потеплее, и караван отправился в путь.
Каждый раз, как нога или плечо могли встретиться, Элеонора, все из признательности,
Она заговорила о короле. Он осыпал его похвалами. Она стала расспрашивать о старой жене Генриха Четвертого, брошенной Маргарите Марго. Эсперанс рассказал то, что знал. Она перешла к новой страсти короля, мадам де Лианкур, и внимательнее прежнего направила разговор на ту степень привязанности, которую король мог иметь к этой фаворитке. Эсперанс отвечал только односложными словами. Элеонора хотела знать, продолжится ли эта страсть.
— Не знаю, — отвечал молодой человек, — я только что приехал из Венеции.
— Стало быть, она большая красавица, — спросила итальянка, — если ее называют прекрасной Габриэлью?
— Я ее не знаю, — отвечал Эсперанс и тотчас прекратил разговор.
После тысячи самых ловких изворотов Элеонора ничего не добилась от Эсперанса об этом предмете, который, казалось, более всего ее интересовал. Зато молодой человек сделался любезен и разговорчив, когда хитрая итальянка расточала ему ласки своих взглядов и слов. А так как Кончино, наконец опомнившись, стал наблюдать зорче, с отчаяния начали разговаривать о деньгах Замета.
Таким образом, наступило семь часов ослепительной звездной ночи. Эсперанс хотел проводить путешественников до квартиры Замета за Арсеналом.
— Может быть, это вам не по дороге? — сказал Кончино, растревожившись тем, что колено Элеоноры так часто сталкивалось с коленом Эсперанса.
— Вовсе нет, я еду в Арсенал, — отвечал француз. Он указал им на дверь богатого капиталиста и простился.
— A rivedere, — прошептала Элеонора, — приложив палец к губам.
Эсперанс, приехав в Арсенал, узнал, что Крильон еще не воротился со смотра новых войск. Но приказания были отданы приготовить комнату для человека, который спросил его.
Молодой человек увидал через это, что Крильон его не забыл. Он вошел в старую готическую комнату, где горел огонь в камине. Его камердинер приготовил постель, подал ужин, которым сам насытился, после того как его господин, утомленный усталостью, лег в постель с надеждой хорошо заснуть.
Эсперанс не спрашивал себя, почему Крильон жил в Арсенале. На другое утро, только что он проснулся и одевался, кавалер вошел в его комнату с распростертыми объятиями, со всеми признаками дружелюбной радости.
— Ну, беглец, блудный сын, неблагодарный, вот и вы наконец! — вскричал герой, целуя Эсперанса во второй раз. — Что это у вас за страсть — бегать от тех, кто вас любит? Как! Вы объявили, что уедете на две недели, оставили нас среди празднеств
Эсперанс, растроганный этими знаками привязанности и этими справедливыми упреками, пытался сначала отвечать увертками. Он старался преодолеть или, по крайней мере, скрыть истинное волнение.
— Вы знаете, что значит путешествие, — отвечал он, — обещаешь себе сделать сто шагов, а делаешь тысячу. Дорога имеет таинственную привлекательность; деревья как будто протягивают к вам руки и зовут вас, так что едешь далеко, не примечая того.
— Я не знал в вас этой наклонности к передвижению, вы любили удобства.
— Я люблю их, но везде, где нахожу.
— Нашли ли вы их? Мне кажется, что лицо ваше побледнело; вы даже похудели.
— От жара.
— Ведь теперь мороз.
— Во Франции, но не там, откуда я приехал.
— Откуда вы? Из Китая?
— Как! — с удивлением сказал Эсперанс. — Вы не знаете, откуда я приехал?
— Если я вам говорю.
— Но ведь вы мне писали туда, где я был.
— Конечно, я вам писал, но не зная, куда я пишу. Вы получили мое письмо?
— Как это странно! — вскричал Эсперанс. — Вы мне пишете, не зная, в какое место, ваше письмо доходит до меня, а вы его мне не посылали.
— Эти вещи случаются только с вами, любезный Эсперанс — весело сказал Крильон. — Но чтоб не подстрекать слишком долго вашего любопытства, узнайте, как это сделалось. Вы простились с Понти и со мной под предлогом какого-то путешествия. Через две недели вы мне написали, что поедете дальше, чем вы предполагали. В четыре месяца от вас не было известия; это было ужасно, потому что в вас принимают участие.
— Извините, я писал Понти.
— Подождите. Понти рыскал по свету с армией короля. Понти не был в Париже; сегодня дрались здесь, завтра там. Ваше письмо сначала ждало Понти в Париже, в моем доме два месяца, что составляет шесть. Потом, по счастливой случайности, мне прислали его в Авиньон, где я находился. Я хотел отослать его Понти, который был в Артоа, когда я узнал почерк и распечатал письмо. Вы даже не написали вашего адреса.
— Вот почему я удивляюсь, — улыбаясь, сказал Эсперанс, — что вы отвечали мне и что ваше письмо до меня дошло. Но вы так добры, и рука у вас такая длинная…
— Совсем нет, не делайте меня лучше, чем я есть. Я был раздражен и не отвечал бы, когда в ту минуту, как я больше всего досадовал, в прошлом октябре, я получил вот это письмо.
Крильон отпер шкатулку, стоявшую на его буфете.
«Господин кавалер, необходимо вызвать господина Эсперанса из того места, где он находится. Он подвергается там большим опасностям. Благоволите вызвать его письмом, которое я берусь ему доставить. Вы один имеете над ним власть. Назначьте ему свидание в Париже в декабре. Письмо это не имеет другой цели, как участие к молодому господину Эсперансу. Надо во что бы то ни стало оставить его возле вас. Я велю взять письмо завтра из вашего дома».