Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— Я полагаю, вы довольно наплакались, — сказал Крильон, — потому что наконец воротились.
— Я воротился потому, что вы призвали меня.
— Я призвал вас, повинуясь безымянному письму. Но вы ничего мне не говорите об опасностях, которым вы подвергались.
— Я не подвергался никаким опасностям! — вскричал Эсперанс. — И непременно остался бы там, если б две причины не заставили меня ехать.
— Мое письмо, так? А потом?
— А потом причина…
— Какая?
— У меня не было больше денег.
Крильон засмеялся.
— Вас, может быть, обокрали?
— Нет, я перестал получать мой доход.
— Как? Этот великолепный доход, которому вы удивлялись каждый месяц…
— Исчез. Вот уже три месяца я не получал ничего. Хотите, чтобы я сказал вам мои мысли?
— Вы напали на второго Спалетту?
— Лучше того. Мое состояние было химерой; старик с седыми волосами умер или отдал мой доход кому-нибудь другому.
— Полноте!
— Разорен в любви, разорен в деньгах, я разорен совсем.
— Вот это прекрасно, — сказал Крильон, дружески потрепав Эсперанса по плечу, — не имея денег, вы будете меньше ветрены, вы останетесь со мной. Но что я говорю? У вас всегда будут деньги, Эсперанс, потому что они у меня есть всегда.
— Милостивый государь…
— Конечно, у меня нет двадцати тысяч экю, как у старика с седыми волосами, но я буду иметь над ним то преимущество, что я сдержу больше, чем обещал. Итак, утешьтесь, ударимте по рукам и берите из моего кошелька.
Говоря эти слова, добрый Крильон отпер свою шкатулку. Эсперанс остановил его.
— Извините, — сказал он, — не сердитесь на меня.
— Зачем мне сердиться? — отвечал кавалер, перебирая свои пистоли.
— Потому что я не приму ваше великодушное предложение, — холодно сказал Эсперанс.
Крильон выпустил пригоршню пистолей и, обернувшись к молодому человеку, сказал, значительно нахмурив брови:
— Вы заходите слишком далеко. Вы обижаете меня отказом.
— Поймите меня. Я не грубиян и не дурак. Конечно, я приму вашу первую пригоршню пистолей…
— Только об этом вас и просят.
— А вторую я не возьму. Жить в лености за счет того, кто платит своею кровью за всякую золотую монету… никогда!
— Это хорошее чувство, но что намерены вы делать? А мне пришла мысль. Вступите в гвардейцы. Через шесть месяцев, я ручаюсь, вы будете прапорщиком.
— Я не люблю войну, а дисциплина меня пугает.
— Я поговорю с Росни; мы достанем вам место при дворе.
— Благодарю, я не хочу служить при дворе.
— Напрасно. Двор прелюбезный. Король взял молодую любовницу, которая очень
Эсперанс покраснел.
— При дворе будут постоянно танцевать и крестить.
— Неужели там так весело?
— Слишком весело. Это не продолжится.
— Почему же, если король так любит свою новую любовницу?
— Он, да не все.
— Разве можно составить себе счастье, которое принадлежит всем?
— Королю — да.
— Стало быть, новая любовница не нравится некоторым?
— Многим.
— А говорят, что она кротка и сострадательна.
— Это правда.
— Почему же ее не любят?
— Любезный друг, королю нужна не любовница, а жена.
— Но у короля уже есть жена.
— Да, но ему нужна другая, особенно же ему нужен сын, десять, двадцать сыновей.
— Мне кажется, у него есть сын, — прошептал Эсперанс.
— Незаконнорожденный!
— Этот король был счастлив по-своему, а вот уже в его нектар вливают желчь.
— Такого счастья он всегда будет иметь, сколько хочет. После прекрасной Габриэли будет другая.
— Он расстанется с… этой женщиной?
— Его разлучат с нею.
— Но эта бедная брошенная женщина?
— Выйдет опять замуж и с прекрасным приданым.
— Но ведь она уже замужем?
— Как же! Король велел ее развести, она свободна.
— Под каким же предлогом?
Крильон расхохотался.
— Этого бедного де Лианкура, — сказал он, — объявили неспособным продолжать свой благородный род.
— Но, говорят, от первого брака у него было одиннадцать человек детей.
— Тем более причины — сказал судья, чтобы у него их больше не было.
Эсперанс, несмотря на сжатие сердца, не мог удержаться от улыбки при этой шутке.
— Это, однако, правда, — сказал Крильон, — над этим столько смеялись здесь, что я удивляюсь, как я могу еще смеяться. Надеюсь, что я сообщаю вам известия, способные вас развеселить.
— Конечно, — пролепетал молодой человек, сжимая руки, — но, несмотря на всю эту веселость, я вижу несчастного короля и женщину, достойную сожаления.
— О! Король неспособен долго огорчаться, и, если верить придворным слухам, он уже принимает свои меры.
— Чтобы отослать мадам де Лианкур?
— Не называйте ее так. Она маркиза де Монсо после рождения маленького Сезара, чудного ребенка. Ну, я не говорю, чтобы король хотел ее отослать, он любит ее страстно, но развлекается немножко и тут и там. Однако маркиза очень хороша. Ах, как она хороша! Никогда не была она прекраснее!