Прекрасная Габриэль
Шрифт:
Но скоро на конце стены, построенной из прекрасного камня, с деревьями, покрытыми блестящим снегом, они увидали в глубине обширного двора дворец в флорентийском стиле; чудная скульптура и прекрасные окна с хрустальными стеклами составляли удивление прохожих, останавливавшихся перед этим новым образцовым произведением.
Здание примыкало к улице двумя флигелями, составлявшими павильоны с балконами, с железной балюстрадой, замысловатый узор которой представлял корзину с цветами. Дверь из массивного
Крильон и Эсперанс остановились, как любопытные, ища глазами около, не видно ли других домов на улице.
— Если письмо старика не шутка, — сказал Крильон, — вот ваш замок.
Он хотел постучаться. Эсперанс остановил его.
— Мной овладело сомнение, — сказал молодой человек. — Дом, о котором говорит мой поверенный, был куплен, по словам его, на деньги, сбереженные в три месяца, то есть на шесть тысяч экю; а как вы думаете, можно ли достать такой дом за такую сумму?
— Одна дверь должна стоить больше, — отвечал Крильон, — но все-таки войдем.
— Позвольте расспросить этих честных людей, которые любуются на этот дом.
— Вы правы. Эй! Друг мой, позвольте спросить, кому принадлежит этот дом?
— Неизвестно, а между тем мы из этого квартала.
— Как неизвестно? — продолжал кавалер. — Подобное здание делает честь всему кварталу. Ведь оно выстроилось не само же по себе, черт побери!
— О нет! — сказал другой человек с тонким видом. — Если знаешь, да не можешь сказать, не все ли это равно?
— Ба! Если вы знаете, так скажите, любезный друг, — перебил Крильон. — Я человек добрый и неспособен сделать вам вред.
— Это и видно, сударь; притом в предположении не может быть преступления; говорят, уверяют, будто этот дом…
— Вы меня жарите на медленном огне.
— Будто этот дом выстроил король.
— Ай! — сказал Крильон, смотря на Эсперанса.
— Но ведь у короля есть Лувр, — намекнул тот.
— Не, для того чтобы помещать там его любовницу, сударь, между тем как здесь, в двух шагах от Замета, его друга, его…
— Плохо дело, — шепнул Крильон Эсперансу.
— Вы понимаете, — продолжал рассказчик, — король входит через улицу Ледигьер к Замету, думают, что он приехал к нему, не правда ли?
— Ну-с?
— Ну-с, а он идет к даме на улице Серизе.
— Но маркиза де Монсо живет на улице Дойенвэ возле Лувра, — вскричал Крильон, — если не в самом Лувре! Вы видите, чтобы идти к ней, королю не нужно строить отель на улице Серизе.
— Я говорю не о прекрасной Габриэли, — возразил рассказчик, лукаво подмигнув. — Король волокита, король забавляется, король способен выстроить себе десять таких домов и все их занять.
— Не выдрать ли за уши этого
Но во время этого разговора, который привел перед домом собрание необыкновенное в этом квартале, человек высокого роста, вроде сторожа, хорошо одетый и вооруженный, отворил дверь и смотрел. При виде Эсперанса он вскрикнул от удивления, поспешно подошел к нему и поклонился со всеми знаками глубокого уважения.
— Что вы делаете? — спросил Эсперанс.
— Я отворяю вам, монсеньор, — отвечал этот человек.
— Для чего? — прошептал кавалер.
— Для того чтобы монсеньор не ждал перед дверьми своего дома.
При словах «монсеньор» и «своего дома» толпа разбежалась с удивлением и испугом, опасаясь, что высказала столько предположений в присутствии хозяина дома.
Крильон и Эсперанс пошли за сторожем, который запер за ними дверь.
— Кто же я? — спросил Эсперанс сторожа.
— Монсеньор Эсперанс, наш господин.
— Очень хорошо, но как же вы меня знаете, а я вас не знаю!
— Я вас узнал, потому что вы похожи, как нам сказали, на ваш портрет.
— На какой портрет?
— На тот, что висит в вашей комнате, монсеньор.
Эсперанс щелкал пальцами — знак его гнева.
— Уж не насмехаетесь ли вы? — сказал он.
Улыбка на лице сторожа заменилась испугом.
— Зачем буду я насмехаться?.. Что я вас узнал? но вы увидите, что вас узнает вся ваша прислуга так, как я.
Сказав эти слова, он позвонил в колокол, на звук которого в обширную переднюю сбежалась куча слуг в богатых ливреях.
Сторож указал им на Эсперанса.
— Монсеньор! — закричали они в один голос, низко кланяясь.
— Нечего сомневаться, — заметил Крильон.
— Покажите мне этот портрет, — сказал Эсперанс.
По двадцати мраморным ступеням, покрытым персидским ковром, он вошел в прекрасную комнату, где его портрет, безукоризненный, живой, висел над камином в рамке с позолоченными листьями.
— Я понимаю, — сказал он, — что все эти люди меня узнали.
— И я также, — прибавил Крильон в восторге от этого образцового произведения.
— Но я не понимаю, — сказал Эсперанс, — как могли снять с меня портрет без моего ведома. Где, когда и как срисовывал меня живописец?
Крильон подошел прочитать подпись.
— «Франческо Порбус, — прочел он, — Венеция 1594».
— А! — вскричал Эсперанс, — помню. Однажды, прислонившись к одному из столбов в церкви, лениво сидя на скамье, я оставался несколько часов в церкви Св. Марка мечтать и молиться. Живописец, окруженный почтительными зрителями, рисовал напротив меня. Я думал, что он рисует купель, и слышал, как венецианцы произносили знаменитое имя Порбуса.