Прекрасней всех на свете
Шрифт:
Старик демонстративно проявил интерес к кудрявой женщине. По здешним меркам, весьма молодой. Улыбка украшала озорное лицо старца, а глаза возбужденно блистали.
– Со мной уже неделю не разговаривает, а тут на тебе! Заговорила! – поехидничал он.
Я услышал величавый голос Дэсмонда, приближавшегося к нам.
– Вынужден забрать нашего дебютанта. Но уверяю, он скоро вернется еще более живым и просветленным!
– Пока, Дэвид Коул!
– в один голос, промолвили те, кто стоял рядом.
В свете дня, передо мной открылась необычная черта
Было бы нелепым предположить, что эти люди подверглись радиации, в то же время сумели достичь столь преклонного возраста. Пустынные странники всегда были молоды и умирали, едва зайдя в город. Это наводило на мысли, что отель скрывает куда больше секретов, чем может показаться на первый взгляд.
Ведя меня за собой, прочь из часовни, Дэсмонд произнес:
– Тебе не хватает доверия, Дэвид.
– Доверие…, это пустая надежда. Но я готов двигаться вперед. Куда мы кстати направляемся?
– Наш Создатель открывает двери всем, кто ищет, так же как и наш дом открыт для пришедших к его порогу – витиевато ответил он.
Дэсмонд подошел к двери, расположенной неподалеку от часовни, открыв ее, приветливо пригласил внутрь.
Где то я слышал, что высочайшим желанием человека является желание быть значимым. Оказавшись в кабинете Дэсмонда, расположенном на третьем этаже, с противоположной стороны от часовни, меня сразу же окутала эта мысль. Стены огромной комнаты украшали древние полотна. Повсюду, словно бесчувственные стражи, находились статуи людей без одежды, выполненные из белого камня. На широком столе, будто свидетели прошедших эпох, выстроились необычные инструменты и блестящие приспособления.
Но самым главным, притягивающим взгляд и не отпускающим его, была фреска на стене. Она не сияла разнообразием красок, но ее яркость была очевидной. Фреска воплощала огненный круг, в центре которого, с распростертыми в стороны руками и ногами, стоял человек. Его сходство с Дэсмондом было поразительным: та же прическа, те же черты лица. Полностью обнаженный, он словно призывал к чему-то любого, кто смотрел на его изображение. Этот человек стоял на животном, похожим на одну из вымерших птиц. Она была цвета красного пламени и сливалась с общим полотном фрески.
По периметру огненного круга тянулась цепь из загадочных символов. Все они были начертаны ярко черной краской. Человек словно упирался и одновременно указывал на них руками. Какие-то закорючки с точками и палочками, абсолютно непонятные мне. В их числе, изредка, проглядывались подобия букв, похожих на животных.
Без сомнения, это творение не могло появиться давным-давно. Все линии выглядели четкими и насыщенными, словно только что ожившие под кистью художника.
Фреска, картины,
– Я полагаю, у тебя множество вопросов. А мыслей еще больше… – спросил меня Дэсмонд.
Он уселся за стол, расположенный у подножия фрески. Утренний свет, проникающий из окна слева, на мгновение приласкал его улыбчивое лицо.
– Не будь их, это вызывало бы множество подозрений. Не так ли? – ответил я и расположился на одном из стульев, стоявших вдоль стены.
– Конечно же… – спокойно произнес он, увлеченно разглядывая замысловатые приборы, стоявшие на столе.
– Я должен каким-то образом быть вам полезным? Не считая регулярной кровеотдачи… - я слегка запнулся, сдерживая волнение.
Дэсмонд благосклонно отвлекся от перекладывания измазанных красками кистей. Посмотрев на меня, он ответил:
– Переступив порог этого места, добравшись сюда несмотря ни на что, отвергнув блага Эоса, ты стал тем, кто готов присоединиться к последнему акту воли Божьей. Но ты не готов расстаться с роботом, который вел тебя сюда.
Он демонстративно покачал головой и огорченно вздохнул.
– Это похоже на ту болезнь, что пустила Мать в наш мир... – уверенно заявил Дэсмонд.
После сказанных слов, он сделал паузу, задумчиво посмотрев в окно, добавил:
– Невозможно быть праведником, едва встав на свой путь. Все понимают это. От тебя требовать подобное было бы глупо.
– Какой акт, я не до конца понимаю…, и откуда у вас информация о Божьей воле? – вкрадчиво спросил я.
– Разумные вопросы, Дэвид. Разумные вопросы…, но разве я могу доказать причастность к Его воле, пока она еще не совершилась? Разве это возможно? Разве это мог сделать кто-либо до меня? – ответил он, почти возмущенно.
– Может быть, тогда расскажете, в чем она заключается?
Я продолжал осторожно и постепенно вытягивать из него суть, безуспешно пытаясь избавиться от излишних эпитетов. Через секунду, задумавшись, я настойчиво уточнил:
– Чего именно вы добиваетесь? Есть хоть какая-то возможность заставить людей забыть то, что они уже знают о себе?
– Нет, Дэвид. Хотя, стоит признаться, подобные попытки были и раньше, не очень успешные...
– Тогда чего же вы хотите? Просто дожить здесь свои жизни? В изоляции от разума Матери, тем самым очистив имена перед Создателем?
Дэсмонд ухмыльнулся.
– Дэвид, все не совсем так, как тебе рассказали напичканные извращенной ложью пастыри Совета. Все мы разные, потому что каждый человек лишь часть одной большой, разорванной картины. И если кто-то, ты например, или я, нарисован белой, редкой краской, которую сложно создать, то обязательно найдутся люди, представляющие из себя мрак и непроглядную тьму. Их сути краска черная, ничем не разбавленная и густая. Но без них нет полноты осмысления жизни.
Переложив тюбики с краской, лежавшие на столе, Дэсмонд увлеченно продолжил: