Прекрасное далеко
Шрифт:
— Вы выбрали туз пик, дорогая леди. Не так ли?
Я изумленно показываю ему туза.
— Как вы это делаете?
Его глаза вспыхивают.
— Законы магии лучше не обсуждать, дорогая. Потому что как только мы поймем суть иллюзии, мы сразу же перестанем в нее верить.
— Да у него все карты меченые, — негодующе фыркает мистер Смит. — Чистое надувательство!
Доктор Ван Риппль касается шляпы — и в его ладони появляется лягушка. Она прыгает на плечо ошарашенного мистера Смита.
— Ах ты, скользкая тварь!
Фотограф едва не переворачивает свой стол, пытаясь стряхнуть лягушку. Толпа хохочет.
— Ох, виноват, — говорит доктор Ван Риппль. — Наверное, нам лучше
Доктор идет вперед, ведя нас мимо разных экспозиций: нарисованная голова турка выплевывает из механического рта листочки с предсказаниями; танцовщица держит на плече огромную змею и сама медленно извивается по-змеиному; мужчина с чучелом птицы предлагает взглянуть на чудеса музея естественной истории. Я замечаю даже мадам Романофф, провидицу, иначе именуемую Салли Карни, — она приглашает публику на свой сеанс. Я однажды встречалась с этой фальшивой спиритуалисткой и случайно увлекла ее за собой в сферы. Наши взгляды пересекаются — и Салли резко умолкает.
Доктор Ван Риппль останавливается перед статуей Осириса, промокает вспотевший лоб носовым платком.
— Наш мистер Смит — не более чем фото-фокусник, можно сказать.
— Зато ваш трюк с картами производит впечатление! — говорит Энн.
— Вы слишком добры. Позвольте мне представиться как следует. Я — доктор Теодор Ван Риппль, иллюзионист, ученый и джентльмен, к вашим услугам.
— Как поживаете? Я — Джемма Доуд, — говорю я, называясь девичьей фамилией матушки.
Энн представляется:
— Нэн Уошбрэд.
А Фелисити превращается в «мисс Антроуп».
— Доктор Ван Риппль, мне приходилось о вас слышать, насколько я помню, — начинаю я. — Уверена, моя матушка посещала ваше представление.
В его глазах вспыхивает любопытство.
— А! Здесь, в Лондоне? А может быть, в Вене или в Париже? Я выступал и перед принцами, и перед народом.
— Полагаю, это было здесь, в Лондоне, — как бы пытаюсь вспомнить я. — Да, и она говорила, что это было самое изумительное представление. Она была ошеломлена вашим талантом.
Доктор просто светится от моей лести.
— Прекрасно! Прекрасно! Скажите-ка, которая из иллюзий понравилась ей больше — исчезающая кукла или рубиновый дым?
— А… да, э-э… кажется, и то, и другое.
— Это мои главные трюки. Замечательно! — он вытягивает шею, оглядывая толпу. — А ваша матушка сегодня тоже здесь?
— Боюсь, нет, — отвечаю я. — Но я точно помню, как она говорила об одной иллюзии, потрясшей ее сильнее прочих. Это был номер с красивой леди, которую вы ввели в транс и велели что-то написать на грифельной доске.
Доктор Ван Риппль смотрит на меня настороженно. В его голосе появляется холодок.
— Иллюзия, о которой вы говорите, принадлежит моей помощнице. Она была чем-то вроде медиума. Но я больше не включаю в программу этот номер — после ее трагического исчезновения три года назад.
— Она исчезла прямо во время представления? — спрашивает Энн.
— Боже мой, нет! — отвечает доктор Ван Риппль.
Он поправляет воротник, и я догадываюсь, что в свое время он был истинным щеголем.
— А что с ней случилось? — интересуюсь я.
— Мои компаньоны полагают, что она сбежала с каким-нибудь моряком или, может быть, поступила в цирк. Но я другого мнения, потому что она утверждала, что ее преследуют темные силы. И я совершенно уверен: ее убили.
— Убили! — разом ужасаемся мы.
Доктор Ван Риппль не из тех, кто готов потерять слушателей, пусть даже его история обещает быть не слишком благовидной.
— Да, это так. Она была женщиной весьма таинственной, и, как ни жаль мне это говорить, оказалась недостойной доверия. Она пришла ко мне, когда была совсем девушкой, лет двадцати,
— Она ничего не рассказывала о своем прошлом? — спрашиваю я.
— Она просто не могла, дорогая леди, потому что была немой. Но она обладала большим талантом к рисованию и трансцендентному письму.
Доктор достает из эмалевой табакерки щепотку нюхательного табака, потом чихает в носовой платок.
— Что такое трансцендентное письмо? — спрашивает Энн.
— Медиум входит в транс, общается с духами, получает сообщения с другой стороны и передает посредством письма. Мы получали небольшой доход… — Он кашляет. — В общем, мы помогали несчастным страдальцам общаться с духами любимых, ушедших в призрачный мир. Но однажды она пришла в театр в необычайно веселом настроении. Когда я спросил, чему она так радуется, она написала на доске — потому что она именно так общалась со всеми, — что ее навестила любимая сестра и что у них есть план «воссоздания того, что слишком долго было потеряно». Я не знаю, что она имела в виду, а она не стала объяснять. Я удивился при упоминании о сестре, потому что знал: у нее совсем нет родных. Видимо, упомянутая леди была просто любимой подругой школьных лет. Когда я спросил, могу ли познакомиться с ее сестрой, моя ассистентка ответила довольно невежливо. Она, улыбаясь, написала на доске коротко: «Это невозможно». Обычно она была не склонна к грубости, поэтому я решил, что ее сестра принадлежит к кругу, далекому от моего. А вскоре моя помощница изменилась. Однажды она схватила свою доску и написала: «Моя сестра обманула нас. Она — чудовище! Это злой, дурной план!» Когда я спросил, что так ее расстроило, она написала, что у нее было видение — самое ужасное видение в ее жизни, и что теперь все пропало.
— А она рассказала вам, что именно видела? — спрашиваю я.
— Боюсь, нет.
Доктор хмурит брови.
— Мне следует, пожалуй, добавить, что у нее была грустнейшая привычка… она слишком любила кокаин. Просто жить не могла без него. И я уверен, что он уже начал разрушать и ее тело, и душу.
Я думаю о своем отце, и у меня все сжимается внутри при воспоминании о том, как мы нашли его в опиумном притоне.
— Но кокаин совершенно безвреден, — возражает Энн. — Его добавляют во многие бодрящие напитки и леденцы.
Доктор Ван Риппль напряженно улыбается.
— Да, так считается, но я думаю иначе, моя дорогая. Потому что я сам видел, как кокаин погубил эту девушку и она перестала понимать, где реальность, а где иллюзия. Она стала чрезвычайно подозрительной, ей постоянно виделись призраки. Она утверждала, что она — единственная, кто может разрушить чей-то там чудовищный план, и ночами подолгу что-то писала в особой тетради и говорила, что все это невероятно важно. Однажды я застал ее среди ночи в студии, было совсем поздно, свеча на столе перед ней почти догорела. Бедная девушка вздрогнула и поспешно руками прикрыла страницы. Она не хотела показывать их мне. Я заподозрил, что она хочет выдать кому-то тайны моей магии. Я ее выгнал, и больше мы не встречались до того весеннего дня три года назад. Я как раз закончил обедать, когда она постучала в мою дверь. Я с трудом ее узнал, настолько ужасающей была ее внешность. Глаза выглядели совершенно пустыми. Она не спала или не ела довольно долго. И вела себя чрезвычайно странно. Она попросила бумагу и карандаш, и я дал их ей. «Я очень безнравственна», — написала она. Естественно, я подумал, что она повредилась в уме, и попросил ее остаться у меня. Но она твердила, что темные силы не оставляют ее. «Они не дадут мне открыть правду, — написала она. — Я должна действовать быстро, пока они меня не нашли».