Прелести
Шрифт:
— Во сне летаешь?
— Да не сон это, я же говорю, другое совсем.
— Всё равно не по-настоящему, — он отвернулся от меня и принялся разглядывать потолок. — Вот если бы на самом деле…
— Так оно и так получается, словно на самом деле.
— Словно на самом, но не на самом. Иллюзии… Ты бы здесь полетал, понял бы, в чём разница.
— Здесь невозможно, тело не так устроено.
— Ну это, смотря чьё тело.
— В смысле?
— Один, говорю, может летать, а другой нет. От человека зависит.
—
— В этом-то вся изюминка, что в нашем мире, а не где-то в твоём иллюзорном сне. Тот, кто с рождения должен летать, тот будет летать, нужно только очень захотеть.
— И кто умеет это делать?
— Я!
— Знаешь, у меня тоже врач знакомый имеется…
Владимир Артурович сам меня «нашёл». Я где-то блуждал, затерянный в лабиринтах беспространственных сновидений, и думал о нём, не осознавая, что сплю.
— Всё, очнись, ты спишь и меня видишь, — он легонько хлопнул «странника» по лбу.
— Здравствуйте, — вошёл в нужный режим и огляделся. — Как это вы меня вычислили?
— Ты бродишь и про меня всякую ересь собираешь во всеуслышание. Что нового?
— Сижу в клетке, в Барселоне, вместе с Дановичем.
— Это с тем от кого бежал?
— Угу…
— И что?
— Ничего, общаемся. Ещё две ночи осталось. Про Вас спрашивал. Попытался ему рассказать, как мы встречаемся, да потом плюнул… Детский сад какой-то. Я ему одну дурь задвигаю про полёты, он мне в ответ другую. Лётчики, блин, собрались в камере…
— Интересный человек?
— Сильный. Но сейчас, хоть и скрывает, в глазах, точно у зверя загнанного, отчаяние. У меня аналогия сразу с Измайловым возникает, с тем первым, которого я в Москве нашёл. Не к хорошему это… И постоянно о фатализме рассуждает. И меня… Да ладно, поживем — увидим. Вы, Владимир Артурович, тоже Александра знали?
— Я многих Александров знаю.
— Нет, я про того говорю, который мне четыре ваших фото дал. Ах, да, я не рассказывал раньше, всё с четырёх фотографий началось. Он мне как бы мимоходом в поезде их подсунул. Теперь вот, как в песне поётся: «Всё идёт по плану».
— А ты всё это время в игрушки игрался?
— Ага, и сейчас стараюсь иллюзию удержать, что всё это игра, только получается всё трудней и трудней. А что делать?
— Строй иллюзии дальше…
Январь 1996 года. Камера предварительного заключения для иностранных граждан города Барселоны, Испания. Спустя двое суток.
Арабы досидели положенное время и вышли на волю. Болгарина просто отпустили. Зато привели двоих пьяных поляков, которые теперь спали, громко храпя,
Данович брезгливо посмотрел на обоих и отошёл подальше.
— Две самые пьющие нации, как я считаю, русские да поляки. Но поляки всегда пьют, пока не упадут — сколько раз замечал, — он присел на своё пальто и закурил сигарету из новой пачки, которых предусмотрительно прихватил с собой несколько. — Последняя пачка. Попробую потом раскрутить кого-нибудь из охранников, деньги предложу.
— Саныч, а почему у тебя такое прозвище странное? — я, из уважения, сознательно не употребил вульгарное слово «погоняло». — Давно хотел спросить.
— А как ты, кстати, меня за глаза кличешь? Когда с другими, например, общаешься и моё имя упоминаешь.
— Ну как?.. Как и все, Санычем.
— А ещё?
— Хазаром, иногда. Тебя в России так все, кто знают, зовут. Про это прозвище и спрашиваю.
— Это давняя история. Мне, ещё по малолетке, один чокнутый учитель истории сказку насвистел о Хазарском Каганате. А я потом её на тюрьме со скуки вспомнил да братве пересказал, вот с тех пор Хазаром и кличут. Хотя, правильнее было бы — Хазарином. Слышал про государство такое?
— Во… — приподнялся на локтях и тоже уселся, свесив ноги с нар. — Мне Александр как раз про Хазарский Каганат рассказывал. Секта «ловцов снов» при дворе принцессы Атех существовала. Они в оппозиции к тогдашнему правителю находились. Потом в Сочи книга югославского писателя, фамилию не помню, в руки попалась, именно про магов этих.
— Писателя югославского фамилия Павич. А книга называется «Хазарский словарь». Очень известная вещь.
— Значит тебя так «окрестили» благодаря учителю, как ты назвал его, чокнутому?
— Да он не чокнутый, он, видимо, начитался разной неизвестной литературы в своё время, а я запомнил под впечатлением. Павич, в отличие от того чудака, символами историю описывает. «Хазарский словарь» можно и так, и этак повернуть и найти абсолютно противоположные идеи… Эй, амиго, керес фумар? — Данович протянул окурок колумбийцу.
— Ты меня вчера про встречи с Александром и о фотографиях потому расспрашивал, что заняться нечем и поговорить по душам охота, или по другой причине? — перевёл, наконец, беседу на более важную для себя тему.
— Я об этом расспрашивал потому, что, собираюсь сам, в свою очередь, о многом рассказать, в частности о человеке, которого по заданию Александра искал, и тебе мой рассказ может пригодиться…
— Зачем?
— Затем, что мне тоже многое раньше рассказывали, и почти всё пригодилось.
— Кто рассказывал?
— Кто? — Данович удивлённо посмотрел на меня, а потом повернулся к охраннику, который принёс обед, взял у него две коробочки всё с тем же горохом и обе протянул мне. — Бери кашу, подкрепись.