Прерванная юность
Шрифт:
Запахло весной. Пленные не сидели по душным помещениям, выходили во двор, подставляя теплым лучам изможденные лица.
Через день немцы с утра объявили построение. Людей выталкивали из бараков на плац и строили в шеренги. Затем длинный худощавый офицер в сопровождение охранников с рычащими на поводах собаками прошел по рядам, тыкая хлыстом на выбор в грудь пленных солдат. Они сразу же выходили на два шага из шеренги.
Павел и Илья оказались в одной группе. Всех, кого не выбрал офицер, загнали в бараки, а остальных построили и повели на выход,
Солнечный день вынудил охранников приподнять брезент позади себя, чтобы в прогретом кузове не так остро воняло немытыми телами людей. Военнопленным было не так тошно сидеть в плотно набитом людьми грузовике. Они с любопытством смотрели на мелькавший позади лес и дорогу.
К вечеру грузовики въехали через ворота в тюрьму. Людей развели по камерам. Вонь, нары, баланда, грубые тычки в спину и толстенные стены с единственным зарешеченным окном на Божий свет - все, чем располагали последнее время пленные солдаты Красной армии.
А на улице буйствовала весна. Слежавшийся посеревший снег стремительно таял, весело разбегались звонкие ручейки. Послеполуденная капель с крыш вызывала зуд в грязном теле парней, хотелось намыться в бане, чтобы веником распарить многомесячную коросту, смыть ее горячей водой. Затем переодеться в чистое белье и чаевничать за домашним столом. А вечером пойти на гулянку, проводить девушку до дому и долго тискать ее, прощаясь, у ворот.
Павел отвернулся от окна и вздохнул:
– Скорее бы пришел конец всему.
Литовский город, куда их привезли немцы, назывался Екабпилс. Его надвое разделила река Даугава. Это на литовском языке она - Даугава, а на русском - Западная Двина. И, если плыть по ней против течения, то можно добраться до озера Охват, из которого река начинает свой бег к берегам Рижского залива в Балтийском море. В семи километрах от поселка с таким же названием, что и озеро, раскинулось родная деревня Алексино.
– На пузе дополз бы до нее, только бы оказаться на воле, - размышления Павла прервались на колдобине, на которой телегу так крепко тряхануло, что, кроме него с Ильей, и пожилой злобный литовец схватился за борт.
Сегодня военнопленных барака построили на плацу, и хмурый мужчина в гражданской одежде и прутом в руке долго ходил вдоль, рассматривая парней. Затем указал на Павла и Илью, словно угадал, что они друзья.
Переводчик по приказу офицера сообщил:
– С хозяином хутора поедете, будете жить в его доме и делать, что прикажет Господин Жемайтис. За непослушание или побег - расстрел, за причинение вреда имуществу - розги. Понятно?
– Да!
– почти разом ответили Павел и Илья.
– Леонас Жемайтис!
– ударил себя в грудь мужчина и приказал садиться на телегу. Он сносно разговаривал на русском языке и сразу предупредил, усевшись спереди.
– Шаг влево или вправо - убью на месте. Хозяин
– Или, как свиней, запорю на конюшне.
Хутор приткнулся дворовыми постройками к лесу, а двухэтажным домом под черепичной крышей к полю. В хозяйстве были лошади, коровы, свиньи. Из дома выскочила молодая женщина на смешных деревянных колодках и с любопытством уставилась на парней.
Хозяин нахмурился и что-то отрывисто сказал ей. Девушка покраснела, крутанулась на месте и упорхнула в дом. Сразу же вышла пожилая женщина и мужчина средних лет, который принялся распрягать лошадь.
Выслушав женщину, Леонас повернулся к парням и спросил:
– Вши есть?
– Не без этого!
– Сначала отправляйтесь в баню, помойтесь, чтобы заразы не занести в дом. Одежду скиньте, сожжем потом. От меня получите чистое белье и мешки. Отработаете.
– Мешки для чего?
– спросил его Илья.
– Разберетесь зачем, - усмехнулся тот.
Такого блаженства парни давно не испытывали, когда намывшись в бане и переодевшись, сидели в предбаннике и не решались выйти, чтобы не ломать состояния идиллии чистого тела и покоя, наступившие впервые за время плена.
– Одежка с убитых солдат снята, - Павел Семенович нащупал пулевое отверстие на гимнастерке.
– Крохобор хозяин. Отработаете! У немцев выклянчил или сам мародерничал где-нибудь.
– Ничего, нам послужит теперь бельишко. Поди, не в обиде будет усопший, что помог солдату по несчастью.
На ночлег хозяин хутора приказал мужчинам устроиться на сеновале в кирпичном амбаре, который закрывал на замок.
– Все лучше, чем в бараке!
– Павел с удовольствием вытянулся на прошлогоднем сене, зарываясь в него, чтобы не замерзнуть. Ночи еще были холодные.
– Немного наберемся сил и зададим стрекоча отсюда, - добавил он, засыпая.
Рано утром Жемайтис дал работникам по куску хлеба и по кружке горячего чая. Затем отвел в хлев, где их ждал брат хозяина. Его они уже видели вчера. Под его присмотром они трудились с утра до темна, но работа не особенно утомляла пленных - соскучились по сельскому труду. Парни убирались в коровнике, свинарнике, конюшне, кормили животных, кололи дрова. Им пригодились мешки и деревянные колодки, выданные неразговорчивым хозяином. Они проделали дырки для рук и головы в мешковине и надевали, чтобы не измазаться в навозе, а вместо солдатских ботинок - деревянную обувь, подбитую резиной.
Через неделю Павел и Илья чувствовали себя почти хорошо, к ним вернулись силы и бодрость - сказалось, хоть и скудное, но регулярное питание.
Парни повеселели на столько, что игриво засматривались на игривую дочь Леонаса Ее звали Гедра. Красивая девушка видела расположение к ним молодых русских и всегда норовила пробежать мимо парней, кокетливо опуская к земле взгляд темных бархатистых глаз.
– Быстрая на ноги, как юла и стройная, словно, козочка, - сказал Павел, провожая ее взглядом.
– Но ягодка не нашего поля!