Прерванная юность
Шрифт:
В доме уже суетилась хозяйка, которая гостеприимно указала партизанам на лавку у стола:
– Садитесь за стол, сейчас что-нибудь поесть сварганю.
– Спасибо, хозяюшка, только нет времени нам рассиживать за столом, спешим мы очень!
– весело поблагодарил Федор, усаживаясь за стол. Елена примостилась рядом, поглядывая на занавеску, которая подрагивала, будто кто за ней подглядывал, что творится в горнице.
– Доченька! Раз не спишь, лети в подпол за соленой капустой, огурцами, - не обращая внимание на слова Федора, приказала
– Картошка вареная осталась с ужина, ржаной хлеб. Хоть и холодное все, а перекусите на дорожку малость.
Из-за занавески вылетела стройная девушку в домотканом платьице и, чиркнув мельком живыми взглядом по гостям, внимательно осмотрела с ног до головы Елену и побежала в чулан.
Вскоре она вернулась, поставила на стол деревянные миски с капустой и ядреными огурцами и села рядом с партизанкой, исподтишка рассматривая ровесницу.
– Тебя как звать?
– спросила Елена.
– Нюра.
– Анна, значит, а меня Лена, будем знакомы.
– Ты партизанка?
– Не видно?
– Что за одежда на тебе?
– не отвечая на вопрос, спросила Нюра.
– Да обыкновенная, солдатская форма, командир выдал для удобства. Что, к нам хочешь?
– Не, я боюсь. У тебя и ружье есть?
– глаза девушку светились неподдельным и живым любопытством. Елена рассмеялась:
– Коли партизан, то непременно должен с ружьем бегать по лесу. Нет, мне хватает без этого работы в отряде: картошку чистить, стирать, одежду латать.
На лице Нюры отразилось явное разочарование, и Лена поспешно добавила:
– Раненных перевязывать приходилось, а если стрелять придется, то не промахнусь тоже, не сомневайся!
– Ишь, какая!
– Какая?
– Боевая! Не то, что я. А где находитесь вы?
– Военная тайна, не спрашивай!
– Ишь, ты!
Глава 23
Шел шестой месяц фашистской неволи. Изменился быт пленных. К зиме их перевели в бараки, одели в шинели и шапки, снятые с убитых солдат. Немцы привезли ворох одежды и сбросили на землю, чтобы пленные солдаты подобрали себе. Павлу досталась шинель с дыркой от пули на груди.
– Зато шапка цела, - горько усмехнулся он.
– У меня - наоборот: шинель без дыр, а шапка велика и прострелена, отверстие в два пальца. Голова будет мерзнуть!
– На пилотку надевай, не будет слетать и дыра закроется.
Военнопленных гоняли каждый день на работу. Павел расчищал завалы на дорогах, засыпал воронки. Он, молча, выполнял тяжелую работу, поглядывая по сторонам, выжидая удобный случай, рвануть в ближайший лес, убежать из постылой неволи. Но немцы надежно охраняли плененных красноармейцев.
Кругом лежали сугробы. В них по колени тонули ноги, было холодно, и недоедающие слабеющие люди даже не помышляли бежать зимой. Молодые парни
Тяжелая работа с рассвета до заката солнца и скудное питание измотали друзей, и они безразлично выполняли приказы немцев, прислушиваясь к артиллерийской канонаде, которая день ото дня приближалась к городу Ржеву.
– Никак наши лупят по фашисту!
– радовался Павел Семенович, прислушиваясь к далеким взрывам.
– Смотри, как встревожились немцы.
Илья кивнул головой и сказал:
– Скорее бы освободили нас, а то сил нет работать на супостата.
Враг заспешил, каждый день отправлял на запад эшелоны со скотом, оборудованием, вывозил на работы в Германию молодежь. По шоссе в тыл катились вереницы грузовиков, набитых людьми и награбленным добром.
Военнопленные не дождались освобождения. 23 февраля их построили и погнали на железнодорожную станцию, погрузили в вагоны и отправили в город Ярцево Смоленской области.
Там выгрузили и в сопровождение охраны с рвущимися с поводков собаками повели на сборный пункт военнопленных. Старинный город встретил красноармейцев опустевшими улицами и разбитыми домами. К весне сорок третьего года в городе осталось около четырех тысяч жителей, в десять раз меньше, чем до войны.
Павла Семеновича с утра лихорадило, он с трудом передвигал ноги. Илья, видя состояние друга, шел рядом, поддерживая его за плечи. Когда их затолкали в барак, Павел рухнул на ближайшие нары и потерял сознание.
На крики Ильи пришли солдаты, они долго о чем-то говорили, поглядывая на Павла Семеновича. Затем один из них ушел и вернулся через десять минут с носилками и фельдшером, который осмотрел больного и сказал:
– Тиф. Несите его в инфекционный барак.
– Не выживет, к утру умрет, - сказал один солдат.
– Русские живучие, пару дня протянет, - возразил другой, показывая автоматом на хмурые лица военнопленных кругом.
– Ты, не прав, Курт, этот парень не умрет. Спорим на две рейхсмарки?
– возразил фельдшер.
– Многовато будет, пожалуй, для этого доходяги, но я согласен. Деньги твои, если он останется на этом свете, ну, а если подохнет, значит, ты отстегнешь две марки. Согласен?
– По рукам!
Павла унесли в карантинный барак и положили на нары. Рядом лежали такие же
бедолаги в тифозном жару. Многие бредили в беспамятстве, бормотали о чем-то или звали на помощь. Между ними сновали военнопленные санитары, мочили в моде тряпки и прикладывали к головам стонущих людей, поили их, когда те приходили в себя. Больше они ничем не могли облегчить страдания умирающих от болезни красноармейцев. К утру десять человек затихли навечно, некоторые пришли в сознание, остальные продолжали метаться по нарам в бреду.